Лина Богданова - ТЕОРЕМА ПИФАГОРА

«ТЕОРЕМА ПИФАГОРА»

Лина Богданова

 Паром легко оттолкнулся от берега и застыл в беспросветной млечности тумана. Накрапывал мелкий холодный дождь, поглотивший все звуки, а заодно и мысли.

- Мерзкая погода, - содрогнулась Тося и вдруг успокоилась.

 Погода как нельзя точно соответствовала ее настроению. Такая же промозглая пакость прочно засела в ее душе, не позволяя радоваться предстоящему отпуску.

- Черт бы ее побрал, эту несносную Тоську, - подумала  Тося, бездумно уставившись на медленно стекающие по стеклу капли дождя, - умеет же она уговорить человека на любую авантюру. И теперь вместо солнечной Ялты я вынуждена переться в какую-то Тьмутаракань с младенцем на руках и отпетым бабником под боком.

 Женщина косо посмотрела на порядком надоевшего за дорогу спутника. Тот не особо печалился насчет погоды  и  мирно дремал, облокотившись о руль «УАЗа». Стекла постепенно запотевали, машину слегка покачивало течение, а дождь не прекращался.

- Вот так и весь отпуск пройдет в тумане и слякоти. Ведь не хотела ехать. Не хотела. Могла бы подыскать причину поуважительнее и отказаться. Сама виновата, дура несчастная! И на что повелась – на дикую тайгу и лесное озеро! Романтики мне, видите ли, захотелось на старости лет!

Рядом тоненько заплакала Маруся, и Тося вынуждена была прервать процесс самоедства.

- Молочка  захотелось, бусинка моя! Голодненькая девонька проснулась, а некоторые в облаках витают. Иди ко мне, маленькая моя! Иди на ручки, цветочек аленький! Вот мы сейчас посмотрим, все ли в порядке в наших штанишках. А потом молочка попьем и печеньку скушаем…

 Тося ворковала над младенцем, а ее спутник, прищурившись,  просматривал трогательную картину в зеркало заднего вида. Сон как рукой сняло. Он и любовался, и одновременно злился на эту не в меру чопорную дамочку, навязанную ему в попутчицы волей случая и строгого командования. Мало того, что дамочка была совершенно не от мира сего, так еще и беспросветная кокетка.

 Небось, самой за сорок. Да и младенец на руках, а все туда же. То дуется, то глазками постреливает, а то сюсюкается с Маруськой, как маленькая. Но хуже всего, когда она забывает, что находится в машине не одна и улыбается своей колдовской улыбкой мелькающим мимо пейзажам. А глаза ее в это время светятся таким ясным и волнующим светом. Эдак и до греха недалеко. А до греха допустить никак нельзя – не та, брат, ситуация. Совсем не та.

А как хорошо все начиналось…

У Тоси все начиналось тоже хорошо. Совсем недавно ее перевели в новую клинику, построенную совсем рядом с домом. До прежней работы приходилось добираться больше часа. Сначала на троллейбусе, потом на метро. Да и зарплата там была малюсенькая, потому что не хватило Тосе полной ставки и приходилось добирать то заменой чужих больничных, то сверхурочными ночными дежурствами. Зав отделением, худосочный доцент Вячеслав Степаныч, ее особенно не жалел и предупреждал об изменениях в графике работы в лучшем случае за день.

- А чего тебе готовиться,  Кузнецова? У тебя что, дети малые по углам плачут? Или муж некормленый волком воет? Сама себе хозяйка! Хочешь – отдыхаешь, хочешь – работаешь.

- Где уж тут заведешь ребенка или мужа! С такими-то порядками, - ворчала Тося, но выходила на все сверхурочные по первому зову. А куда ей было деваться – ни блата, ни крепкого плеча, ни волосатой руки, ни даже завалящей бабушки миллионерши в далекой Америке у нее не было. А денег хотелось. Хотелось поднакопить на отпуск и на новую кофточку и чтоб на приличные колготки осталось, и не пришлось мотаться в хирургию за дешевыми шмотками, продаваемыми из-под полы предприимчивой санитаркой Олечкой. А еще хотелось купить на ужин хорошей колбаски и хотя бы одну бутылочку «Даннона», и в воскресенье посидеть в кафе за чашечкой настоящего латте с  маленькими французскими пирожными. Хотелось…

Да много чего хотелось одинокой и весьма скромно зарабатывающей Тосе Кузнецовой в этой жизни. А имелась лишь изнурительная работа, доставшаяся по наследству от родителей двушка-распашонка и два высших медицинских образования совмещенных с недюжинным талантом детского врача. Вот и приходилось встречать «милейшего» Вячеслава Степаныча с его сверхсрочными сверхурочными предложениями вымученной улыбкой и заранее подготовленным согласием.

 Когда по соседству с ее хрущобой стали строить новую детскую больницу, Тося и подумать не смела, что ее возьмут работать в столь престижное место. Еще бы! Клиника республиканского значения! Со всевозможными изысками новейшей медицинской техники, с просторными палатами и уютными кабинетами. Поговаривали, что в ней будет даже коммерческое отделение.

 И тут на горизонте возникла злополучная Тоська! Хотя на тот момент о всех ее злополучиях было забыто. А зря…

 Девушки с редким именем Тося учились в одной группе столичного «Меда» в количестве двух единиц. Тося-беленькая и Тося-черненькая – так назвали их одногруппники. Так обращались к ним и преподаватели. Девушки как-то сразу сдружились и даже поселились в одной комнате в студенческом общежитии. Тося-беленькая оказалась отличницей и мечтательницей. Тося-черненькая – хохотушкой и кокеткой.

 Их тандем принес ощутимые плоды: сессии хорошо сдавали обе девушки ( Тося-беленькая корпела над конспектами, курсовыми и контрольными сразу в двух вариантах), да и на «личном фронте» все складывалось как нельзя лучше: Тося-черненькая завлекала в свои сети сразу нескольких кавалеров, предусматривая вариант и для подруги. Вот только в финале она предпочитала выбирать сама. И как-то всякий раз получалось, что выбор ее выпадал на кавалера Тоси-беленькой. В результате, к концу учебы Тося-черненькая была второй раз замужем, а Тося-беленькая осталась ни с чем.

Нет-нет, она и не собиралась обвинять подругу в своих несчастьях. Просто не сложилось у нее с начинающим адвокатом и симпатичным журналистом, а вот у Тоси сложилось – и на здоровье. Только как-то не хотелось больше  Тосе-беленькой проводить с подругой все дни напролет, да и на танцы она предпочитала теперь ходить с другими приятельницами. А потом подошло распределение, И Тося-черенькая умчалась с новым супругом в град-столицу. А Тося-беленькая со своим «красным» дипломом попала под начало того самого Вячеслава Степаныча. Подруги изредка обменивались поздравительными открытками и еще более  изредка встречались  во время коротких визитов Тоси-черененькой в родной город.

Время от времени Тося-черненькая меняла супруга на более достойную кандидатуру, заводила от него очередного ребеночка и радовалась жизни в роли домохозяйки и многодетной матери. А поскольку выбор в пользу очередного супруга она делала правильный, то в доме постоянно имелись няня и домработница, что позволяло Тосе-черненькой в перерывах между декретами заниматься профессиональной деятельностью, которая доставляла ей удовольствие (работа врача способна доставлять удовольствие, если создать для этого подходящие условия, а Тосины супруги работали над этим постоянно).

- Дома я все равно не усижу, - делилась она соображениями с подругой, - так что лучше на работе отрываться, чем в очередной раз сходить «налево»(ох и лукавила Тося-черненькая – именно на работе ей особенно хорошо ходилось на это самое «лево»). Да и возраст уже не тот – расставаться с мужиками мне становится все трудней.

- Так зачем же расставаться? – мысленно спрашивала ее Тося, предпочитая не озвучивать свои наивности вслух, - Мне бы хоть один подходящий попался, я бы ни за что его не поменяла.

 Но ей как-то не попадались ни подходящие, ни совсем плохонькие. Все особи мужского пола интересовались исключительно профессиональными талантами Тоси, не обращая внимания на расположенные там же в достаточных количествах женские прелести.  В конце концов, Тося и сама махнула на все эти прелести рукой, как и на всех этих совершенно неподдающихся ее чарам мужчин. Детей же ей в избытке хватало на работе. В общем, за некоторыми исключениями, жизнь ее вполне удалась. Вот только с работой нужно было что-то решать.

-Была – не была, - решила Тося в одно прекрасное утро, отработав на замене очередного больничного двое суток кряду, - А за спрос денег не берут.

И по дороге домой она зашла в только что открывшуюся новую больницу:

- Где тут можно узнать насчет работы?

Проходящая мимо медсестра указала Тосе на дверь без таблички. Тося осторожно постучалась.

- Входите!

И она вошла. В сидящей за столом пышногрудой даме с выпирающим из-под халата животиком она тут же узнала свою институтскую подругу:

- Тоська? Какими судьбами? – два голоса слились в один.

 Далее последовали порывистые объятия и громкие восклицания, затем страсти слегка улеглись, и начался обмен информацией. А к концу дня Тосю приняли на работу в самое престижное коммерческое отделение со всеми вытекающими отсюда последствиями.

- Не тушуйся, подруга, - внушала Тося-черненькая своей тезке, когда все волнения улеглись, -  Мне через два месяца в декрет, я тебя на свое место пристрою. Хватит тебе в рядовых дохторках мыкаться.

- Так ты же потом сама выйдешь, - засмущалась Тося.

-Это еще вилами по воде писано, - засмеялась подруга, - а если честно, то не собираюсь я в вашем городишке долго засиживаться.

- А как же должность? – распахнула голубые глазищи Тося.

- Да ну ее, эту должность, - махнула рукой тезка-черенькая, - это мой прежний муженек расстарался. Думал, что должностью меня при себе оставит. Да я уже тогда на Степку запала. А Степка мой – не мужик – мечта! Высокий, сильный, красавец! Настоящий, между прочим, полковник.

- Это в каком смысле? – вспомнив известный шлягер, спросила Тося.

-В том смысле, что командир воздушных десантников с тремя звездочками на погонах.

- И где ты нашла в столице воздушный десант? – попробовала пошутить Тося.

- Ну а где в столице можно найти воздушный десант? Конечно, в ресторане! Мы там с приятельницами слегка похороводили. Я как увидела Степку – обомлела. Тут и белый танец весьма кстати подвернулся. Короче, домой я прибыла капельку беременной.

- Ну, ты и даешь, подруга! – восхитилась Тося.

- Даю помаленьку, - потупилась Тося-черненькая в приливе ложной скромности.

- Пошлячка!

- Каждый думает в меру своей испорченности. Так что неизвестно, кто здесь соответствует этому не слишком лестному комплименту.

Так Тося из рядового педиатра стала заведующей целого хозрасчетного отделения. А Тося-черненькая ушла в свой пятый по счету декрет. И целый год женщины практически не общались: первая осваивала премудрости платной медицины, а вторая зализывала раны, оставленные поздними родами. Встречались женщины лишь на крестинах и днях рождений, в перерывах между которыми иногда перезванивались.

И вот перед самым отпуском, а в этот раз Тосе удалось скопить капиталец на вожделенную поездку к Черному морю, позвонила подруга:

- Тоська, буська, выручай! Погибаю, почем зря!

- Что с тобой? Я только кабинет закрою и приеду.

- Поторопись!

И как тут откажешь благодетельнице и закадычной подруге в одном лице и чрезвычайных обстоятельствах? И Тося помчалась на зов.

А дела у Тоси и в самом деле шли неважно. Более того, совсем неважно. А вернее, совсем никак. Утром ее забрала «Скорая». Днем вырезали аппендицит. Полугодовалая Маруся осталась с соседкой.

- Дома кавардак. Все вещи упакованы для отправки, вечером приедет контейнер, - чуть не плакала лежащая в послеоперационной палате Тоська, - а утром должен приехать Степка и забрать нас в тайгу.

- То есть, как так забрать? Вы решились на переезд с младенцем на руках?!

-Ой, только не надо вспоминать про асептику и антисептику! – поморщилась Тоська, - плавали – знаем. Я, между прочим, этот самый переезд три месяца готовила. Девку свою закаляла, чудо-технику покупала. Я теперь даже в пустыне на верблюдах с Маруськой могу путешествовать. Ой, да ничего я не могу, - вспомнив свое незавидное положение, всхлипнула она, - а у Степки только час времени будет. Он в нашем городе проездом – гонят в часть новую технику – вот он и подрядился меня с дочкой забрать…

 Тося плохо понимала подробности авантюрной затеи своей бесшабашной подруги и недалеко отошедшего от нее супруга. Лишь одно было ей совершенно ясно: вместо Тоси в этом рискованном эксперименте примет участие она сама. За одну ночь ей необходимо получить разрешение на отпуск, приручить Марусю и научиться пользоваться всевозможными техническими заморочками, купленными специально для длительного путешествия младенца.

- Я, как только выпишусь – сразу приеду. Меня Толик привезет (старший сын Тоськи был без ума от своей шабутной мамаши и в свои двадцать с приличным хвостиком выполнял все ее прихоти совершенно безропотно). А в Н-ске вас Степкина мать встретит – Антонина Ивановна, между прочим, ее тоже все Тосей зовут. Так что получится Тоська в кубе – чистая математика, - тараторила слишком резвая для только что прооперированной больной Тоська, - Она ждет - не дождется, когда свою единственную внучечку увидит. В общем,  она сразу возьмет Маруську на себя и тебя приютит. У нее загородный дом – чистая сказка! Представляешь, из бревен в три обхвата с крылечком и ставнями резными! И колодец, и банька! А за домом тайга начинается с грибами с табуретку и ромашками с ладошку. И озеро! А главное, - подруга на секунду забыла, в каком состоянии  находится и попыталась встать, - Ой-е-ей! Чуть швы не разошлись! Вот коровища! Да шут с ними, со швами! Главное, там мужиков свободных, как семечек в кабачке. И все один к одному красавцы писаные – и лицом, и фигурой, и прочими прелестями – хоть сейчас в Голливуд. Ван Дам отдыхает!

- Это какая такая тайга в Предуралье ( хотя в тонкостях географии и экологии она не слишком разбиралась, но на всякий случай, решила уточнить)? И что ты мне предлагаешь со всеми этими кабачково-голливудскими красавцами делать? В моем-то возрасте! – возмутилась Тося совсем не в том месте, где это нужно было сделать.

- Нормальный баба-ягодный возраст, - пожала плечами подруга, - к тому же, в тех местах на гектар и половину бабы не наберется. Так что, не тушуйся, подруга! Все будет в шоколаде! Жаль только, что со Степкой не увижусь – за час никак не успеем. Служба есть служба. Да уж потерплю две недельки. А уж потом загудим по полной, не сомневайся!

 И действительно, у Степана оказался ровно час времени на все про все. Тося едва успела спешно познакомиться с ним, собрать все прописанные подругой вещи, и вскоре они уже выезжали на кольцевую дорогу.

- Не боитесь с малышкой отправляться в длительное путешествие? – улыбался в зеркало Степан, оказавшийся при ближайшем рассмотрении очень даже интересным мужчиной. Лежащая за ее сиденьем фуражка придавала его (завершенному в Тосином сознании) образу совершенно невозможный шарм.

- И чего это он задает такие глупые вопросы? – беспричинно раздражаясь, возмущается про себя Тося, -  Сами заварили кашу, а теперь провоцируют. Вон, какой увалень – гладкий, холеный. Что ему три дня пути? А нам с Марусей крутись, как знаешь.

Тося сама не понимала, что с ней творится. Она, то злилась, то радовалась мелькающим в окне мелочам типа колокольчиков, проглядывающих среди высокой травы или пасущихся на лугу овец. То таяла от младенческих капризов, то сердилась на всякую невинную Марусину оплошность.

 И началось все именно после того, как Тося хорошенько рассмотрела Степана. Тот оказался слишком хорош собою для оставленного без присмотра мужа немолодой дамы. Высокий, хорошо сложенный, крепкий телом и, как было видно невооруженным глазом, духом, уверенный в себе. От него пахло чем-то очень мужским очень приятным и очень тревожным. Постепенно эта волнующая смесь проникла в самую глубину Тосиных мыслей и растревожила все, что можно было растревожить.

 Тосе ужасно захотелось потрогать так близко лежащую на рычаге передач большую и сильную руку, взять ее в свою и поднести к лицу ( «и ощутить сиротство как блаженство» - романтические бредни услужливо  подсовывали подходящую цитатку). Нет, Тося при всем своем хроническом одиночестве не была охотницей за мужчинами, и, тем более, за мужьями близких подруг. Да и вообще, прежде ей никогда не хотелось ни с того, ни с сего взять чужую, поросшую рыжеватыми волосками, руку и поднести ее к собственному лицу. То ли она была слишком брезгливой по жизни, то ли сказывались профессиональные принципы, то ли не попадались на ее жизненном пути подходящие для лицеприкладства руки – но не хотелось. Даже и не думалось об этом в самые приятные для размышлений дни. Даже не мечталось об этом при наличии самого романтического настроения. Даже не снилось в редких эротических снах…

 А тут вот раз – и захотелось. Захотелось до боли в челюстях, до дрожи в руках, до зубного скрежета.

- Никогда бы не подумала, что я затаившаяся нимфоманка без стыда и совести, - гневалась она сама на себя в перерывах между возмущениями в адрес коварного соблазнителя Степана и заботой о, не подозревающей о творящихся вокруг безобразиях, Марусе, - Вот сижу и облизываюсь на чужого мужа. Дай мне, Боже, сил не натворить глупостей за эти нескончаемые три дня пути! Иначе я просто не знаю, что с собой сделаю!

 А ничего не подозревающий Степан усугублял ситуацию самыми недопустимыми методами. Он то посматривал на Тосю из-за плеча, то откровенно глазел на нее через зеркало, то зазывно улыбался, то не менее соблазнительно  хмурился. При этом без всякого зазрения совести распространял вокруг свой головокружительный запах, лишавший Тосю всякой надежды на спасение.

 Она в томлении считала часы и минуты, оставшиеся до освобождения из этого чувственного плена, теряя последние силы к сопротивлению. А впереди угрожающе маячили две ночи, провести которые им предстояло в опасной близости друг к другу.

 Накалившуюся до предела ситуацию слегка охлаждали спасительные режимные моменты, когда Марусю нужно было кормить, переодевать и обеспечивать соблюдение основных правил пресловутой асептики и антисептики (будь они неладны вместе с помянувшей их всуе Тоськой!). Степан разворачивал весь арсенал бытовой чудо-техники, припасенный заботливой матерью и женой, подключал к чему-то в своей новой машине, затем возился с бутылями  воды, различными посудинами, кружил вокруг машины с Маруськой на руках и отходил вдруг на второй план, становясь совсем домашним и безопасным.

 Тося расслаблялась, забывая об опасности, с улыбкой следила за этим добродушным и внимательным отцом. И тут  на нее вместе с знакомым запахом накатывал новая волна чертовщины. В пору было нырнуть в холодный омут, броситься в заросли крапивы или, на худой конец, вылить на себя ушат колодезной воды. Однако никаких спасительных объектов в ближайшем окружении не наблюдалось, а потому приходилось ограничиваться несколькими пригоршнями все той же бутилированной воды и очередным приступом раздражения.

- И как смотрит, гад! Еще немножко, и начнет облизываться, как кот на сметану, - слегка преувеличивала  внимание Степана Тося, - жену год не видел, дочку  первый раз на руках держит, а уже к посторонней бабе приспосабливается. И как я потом Тоське в глаза смотреть буду? А она сама хороша: знала ведь, что муж бабник бабником, а лучшую подругу … Нет, я не собираюсь дожить до такой банальности, как любовный треугольник. Надо срочно брать себя в руки.

 И Тося решительно отвернулась к окну.

- Скоро будем проезжать Сонное озеро, - напомнил о своем существовании Степан, - Вы не против, если я искупаюсь? Два дня в дороге сказываются.

- Да купайтесь себе на здоровье, - пожала плечами Тося, не поворачиваясь к спутнику.

- Вы тоже сможете поплавать – Маруся только что уснула, теперь проспит до самого вечера. Не девочка – чудо.

- При таких чудесных родителях грех не родиться чудесным ребенком, - попыталась съехидничать Тося.

- Прибавьте еще, на удивление скромных, - хмыкнул Степан.

- С чувством юмора у него неважно, - подумала женщина, радуясь, что нашла очередной недостаток доморощенного Казановы, - Не хватало мне еще и раздеваться перед этим бабником. Ни за что в воду не полезу.

- Водичка – чудо! -  вынырнула из воды счастливая до безобразия Тося, - Давайте остановимся здесь на ночлег.  С утра можно будет искупаться еще раз.

 Она не ожидала от себя такой наглости. Мало того, что бросилась в воду еще раньше Степана, так  теперь еще на ночлег в лесу набивается. Это все озеро виновато. Когда внезапно из-за поворота появилась абсолютно черная и неподвижная гладь воды, Тося лишилась дара речи. Она совершенно позабыла о своих далеко идущих планах по поводу категорического неучастия в предстоящем купании, о желании минимизировать волнующие моменты их поездки, о подстерегающих опасностях.

 Пока глаза, не отрываясь, вглядывались в притягивающую, словно магнит, графитовую поверхность озера, руки уже нашаривали в глубине сумки купальник, а ноги несли ее к плотным калиновым зарослям. И вот уже поплыла грациозная пава, позабыв о лишних килограммах и прочих радостях постбальзаковского возраста, по высокой мягкой траве мимо остановившегося в изумлении (на тебе, гад ползучий!) Степана. Грудь впереди, то, что надо сзади, все остальное тоже на положенных местах и в положенных, между прочим, пропорциях! Это тебе не худосочная Тоська с коротеничкими ножками и полным отсутствием выпуклостей (и чем только брала она, зараза, всех своих кавалеров, в том числе и уведенных от красавицы  подруги?).

 И, паря на волне осязаемого мужского восхищения, она плавно погрузилась в воду и поплыла, лениво и вместе с тем очень изящно перебирая руками. А потом удовольствие полностью захлестнуло все ее существо, заставив позабыть даже про так льстившее самолюбию мужское восхищение. В Тосе вдруг проснулась озорная девчонка, которая вмиг сменила стиль плавания на удалой кроль, а потом принялась нырять и плескаться в воде. И уже стоящий на берегу Степан воспринимался радостно и по-детски безобидно. И ничего так не хотелось, как остаться на этом замечательном Сонном озере на весь отпуск.

 Она переплыла на маленький остров, поросший осокой и душистым аиром, и долго плескалась на мелководье. Время от времени бросая косые взгляды на далекий берег, где Степан заботливо укачивал внезапно проснувшуюся Маруську.

- И пусть маленько повозится, - злорадствовала Тося, нежась на вечернем солнышке, - отец какой-никакой. А то все ждет, когда чужая тетка его малышку приголубит, накормит, напоит и спать уложит. Да и этого ему, подлецу мало. Так и норовит соблазнить наивную девушку. Ну, пусть не совсем девушку (а интересно, как это называется в великом и могучем наивная девушка сорока пяти лет отроду? – надо будет поискать на досуге), но все равно норовит. Ишь как вышагивает, гусь лапчатый! И плавки подобрал себе под стать – откровенно вызывающие!

 Ничего особо вызывающего в Степановых плавках не просматривалось. Однако вся его могучая мужская красота до предела будоражила Тосю даже на значительном расстоянии. В висках что-то стучало, в горле пересохло, губы налились и подозрительно пощипывали. Недавно проснувшаяся удалая девчонка исчезла в неизвестном направлении, уступив место немолодой и явно озабоченной дамочке.

 На берегу тем временем дела шли своим чередом. Степану наконец удалось справиться с Марусей, он снова уложил ее на заднем сиденье машины и принялся устанавливать палатку. Неподалеку уже дымился костерок.

- Быстро он управился, - с раздражением подумала Тося, - умеет же Тоська муштровать своих мужиков – и приехал, и с дочкой возится, и палатку в момент поставил, и ужин приготовил.

 Ее очень волновала перспектива ночевки в тесном соседстве со Степаном, оттого и не проходил терзающий душу сарказм. В каждом новом шаге Степана она умудрялась находить почву для собственного  неудовольствия. Женщина старалась следовать выбранной стратегии, надеясь, что она поможет не поддаться окружающим соблазнам.

 Солнце постепенно скатывалось за макушки высоких елей, становилось прохладно, все звонче звенели в тени деревьев комары. Пришлось Тосе перебираться на берег и изо всех сил сдерживать свои запоздалые, не к месту вырывающиеся наружу инстинкты.

 Как ни странно, помог сохранить ей остатки собственного достоинства именно Степан. После прибытия Тоси «на базу», он предпочитал отмалчиваться, ограничиваясь лишь самыми необходимыми для нормального человеческого общежития фразами. Заварив ароматного лесного чая ( и где успел насобирать малины и мяты?), он передал порцию Тосе, затем указал на пенек, где в маленькой плетенной корзинке  были аккуратно выложены бутерброды и печенье. А сам полез в палатку и принялся готовить спальное место для Маруси.

 Вокруг быстро темнело. Дым костра уже не помогал отпугивать комаров, и Тосе пришлось перейти в палатку.

- В углу Ваш спальник, - послышался в темноте голос Степана, - не забудьте застегнуться хорошенько. Марусю я завесил москитной сеткой, проснется – зовите меня, я Вам фонариком посвечу. Спокойной ночи.

- Какая тут, на фиг, спокойная ночь, - мысленно ворчала в ответ Тося, - сна ни в одном глазу, лежишь, как на сковородке, то с одного боку припечет, то с другого. Да еще эти невозможные комары.

 Она приготовилась к мучениям и терзаниям, пребывая в твердой уверенности, что не проспит и часа, и тут же заснула. То ли пронзительно свежий воздух подействовал, то ли купанье в волшебном озере, но все ее страдания и тревоги  благополучно проспали вместе с хозяйкой всю ночь.

- Тося, просыпайтесь, нам пора, - разбудил ее голос Степана.

 Над озером стоял туман, спрятавший и воду, и остров и дальний берег. Даже дым костра исчезал в метре от земли. Маруся тихонько сопела, не думая просыпаться.

- Еще добрый час проспит, - Степан возился с завтраком.

- Хозяйственный товарищ, - из глубины души снова поднималось раздражение.

- Я эти места хорошо знаю – с отцом тут не раз охотились. Озеро это не зря Сонным зовут – здесь, как нигде спится. Безо всяких снов, сразу и наповал. Многие даже от бессонницы здесь вылечиваются.

 Тося, вспомнив собственный небогатый опыт, согласилась с ним без слов.

- Нам нужно поторопиться, иначе я не нагоню свой караван и получу по шапке от начальства. Если будем останавливаться по минимуму, догоним к завтрашнему утру. А там и до части не далеко.

- Еще одну ночь потерпеть, - думала Тося, погружая в салон машины Марусю и прочие ценности, - И чего он там намекает насчет остановок? Мы и так почти не останавливались. Вот только у озера… наверное, на мои вчерашние чудачества намекает. Подумаешь, - и Тося почувствовала, что краснеет, вспоминая свой смелый променад в купальнике и представление, устроенное на острове.

 Степан исподтишка любовался разрумянившейся пассажиркой, отражающейся в зеркале заднего вида, потом снова насупился, спустившись с небес на землю:

- И черт меня дернул согласиться на это дурацкое предложение. Того и гляди наделаю глупостей. Да и дамочка хороша, нашла, кого соблазнять, Ни стыда, ни совести.

 Он злился и на нее, и на себя. Старался побольше смотреть на дорогу и не вспоминать о вчерашней Тосе в пестром купальнике и сумасшедшей радостью в колдовских глазах. Старался не видеть ее нежных щек с ямочками-морщинками. Старался не ощущать волнующего аромата ее кожи. Только ничего из этого старания не выходило: он все помнил, все видел и все ощущал. И бесился от собственного бессилья где-то в глубинах своего сознания, стараясь не выпускать гнева наружу – не хватало еще, чтобы эта удивительная, эта непостижимая, эта соблазнительная женщина поняла, в чем тут дело. Если поймет – обоим конец.

 Степан не мог понять, почему это произошло. И произошло так быстро. На его сорокалетнем жизненном пути встречались всякие женщины. Молоденькие и не очень. Красивые и так себе. Кокетливые и наоборот. Смелые и скромные. Умные и очень умные. Стройные и … - в общем разные. И сейчас у него была на стороне своя запасная база в лице  Галюшки – молоденькой продавщицы из военного универмага нетребовательной, веселой, хорошенькой и удивительно ласковой. Со всеми этими женщинами все получалось хорошо и приятно. Не надо было терзаться, объясняться и в чем-то себя ограничивать. Чего хотелось, то и имелось. А здесь…

 Здесь был случай из ряда вон выходящий. Делать ничего было нельзя, а так хотелось. Хотелось взять эту перезрелую дурочку в охапку, намять ей бока (не от злости – от великого желания почувствовать себя обычным самцом, хозяином положения), а потом любить ее прямо на берегу волшебного озера, а лучше на том крошечном островке, где она выписывала свои кренделя. Любить. И любить, и любить…

 Вот только любить ее было нельзя. И были на то весьма веские прямо таки непреодолимые причины. И Степан старался взять себя в руки и довезти свою злосчастную попутчицу до пункта назначения в целости и сохранности.

 И все бы было хорошо, если бы не зеркало заднего вида, где, как назло попадались на глаза всякие пикантные подробности из жизни женщины с маленьким ребенком на руках.

- Ишь, как пялится, гад, - колотилось между тем в Тосином разгоряченном мозгу, - глазищами то как постреливает. Чего добивается? Капитуляции? А потом?! Он хоть капельку соображает? Но до чего хорош, злодей! Куда бы деться на эти бесконечные двадцать четыре часа?

 За окном мелькали изумрудные пихты, седые невозможно высокие ели, пытающиеся достать лапами до стекла, проплывали напыщенные и равнодушные облака. И ничему не было никакого дела до Тосиных терзаний.

- А может, стоит плюнуть на все эти надуманные приличия? Обхватить руками все это сидящее впереди великолепие, и…

 От этого самого «и…» у Тоси голова пошла кругом. Уши вдруг запылали словно охваченные костром, сердце застучало где-то в горле, а губы поползли во все стороны (и никакого силикона не потребовалось!). Глаза уставились в одну точку силой остатков хозяйкиной воли, а не то б просверлили дырку в затылке проклятого соблазнителя.

- А Тоська и не узнает ничего. Я смолчу, а Степан и подавно. И попробую я хоть один разок в жизни этот пресловутый запретный плод на вкус. Попробую, чтобы никогда не забыть. И не будет никакого любовного треугольника – останутся сплошные параллельные прямые – и никогда больше не пересекутся. Будь что будет, - решила Тося.

 И тут у нее под боком истошно заверещала позабытая всеми Маруся. Девочка словно почувствовала угрозу и решила вмешаться.

- Теперь еще и Маруська вмешивается. Получается прямоугольник или … Как это называется с четырьмя углами? – мысли Тоси сосредоточились на Марусе и соблазны невольно улетели прочь.

Потом пришлось менять колесо, и Степан перестал мелькать перед Тосиными глазами на добрые полчаса. Потом они пообедали в маленьком придорожном кафе порознь – Маруся все никак не успокаивалась, требуя к себе внимания, - пришлось обедать по очереди.

- Дитятко-то как надрывается, - посочувствовала торопливо жующей котлету Тосе пышногрудая буфетчица в кокетливом кружевном кокошнике,- разбаловали мы, бабы своих мужиков – даже с младенцем родным управиться не могут. 

 Тося была благодарна буфетчице за пусть и не соответствующее ситуации, но приятное сочувствие. Хоть одна живая душа за тридцать часов пути прониклась ее терзаниями. А кружка горячего вишневого киселя (сто лет не пила этакой тягучей прелести!) окончательно примирила ее с окружающим миром и поселила в Тосиной душе надежду на благополучное завершение путешествия – в конце концов, оставалось потерпеть всего ничего – двадцать часов, а там…

 Насчет гипотетического «а там…» Тося имела весьма смутные представления. Вернее, не имела никаких представлений вообще. Но как истинная женщина (пусть и не совсем настоящая – и как же все-таки называется девушка после сорока пяти лет одинокой жизни? – обязательно покопаюсь в словарях), конкретные додумывания она решила оставить на спасительное далекое «потом». А пока спокойно заняла свое место в машине и с чувством и великосветским достоинством велела:

- Поехали! – и занялась ребенком.

 Они долго гремели погремушками, исполняли дуэтом классические произведения типа «идет коза рогатая…» или «сорока-воровка кашу варила…», потом вместе и очень громко обсуждали бегущие за окошком елочки-березки. Степан был прочно позабыт до самого вечера.

 За всеми приятными заботами Тося совершенно не подготовилась к следующему привалу морально. А следовало бы сделать это загодя, потому что очередное возникшее на их пути озеро не оставило ей никаких шансов на спасение.

 Это было не совсем озеро. Скорее даже, совсем не озеро. Это было сплошное и бесконечное чудо. Казалось, закат вот так взял и перевернулся и раскинулся в гуще векового леса, светясь всеми оттенками красного и фиолетового совершенства. Он преобразил все вокруг – лес из темно зеленого стал волнующе синим, цветы в приозерной траве казались фантастическими, даже костерок напоминал собой неопознано-притягательный космический объект.

 Тося парила в теплом аромате хвои и пыльцы, как в невесомости. Внезапно оказавшись у воды, она с удивлением почувствовала ее невероятную теплоту, и недоуменно оглянулась (чудеса чудесами, а вода в озере непременно должна была оказаться прохладной!!!).

- Здесь много подводных горячих источников, - пришел на помощь колдующий у костра Степан, - на том берегу, - он указал на невидимый дальний берег, - даже зимой можно купаться – температура воды не опускается ниже двадцати пяти градусов. Озеро и называется соответственно Банное.

 Он еще что-то говорил, а Тося уже ничего не слышала, она мчалась в машину за своим купальником, по пути успев взглянуть на благополучно дремлющую на одеяле Маруську и решить, что купаться она сможет до самой темноты. Пусть нерадивый папаша хоть раз в день останется со своим ребенком один на один.

  На всякий случай она отошла подальше от лагеря и вошла в озеро скромно и без фокусов, обеспечивая тем самым покой и безопасность сторон на ближайшие час-полтора.

- Проплыву метров тридцать, а потом побарахтаюсь на мелководье в гордом одиночестве, - твердо решила она, присмотрев неподалеку тихую уютную затоку.

 Теплая вода молча приняла ее в свои объятья, понежила в мелких волнах и быстро привела в расслабленное состояние.

- Так бы лежать здесь и блаженствовать всю жизнь, - мечтала Тося, лежа на поверхности и любуясь меняющим свой цвет небом, - а лучше бы превратиться в русалку и жить на дне, а по ночам приплывать к берегу и пленять одиноких путников своими неземными песнями. А еще…

 Из состояния полнейшей прострации ее вывели одновременно два вмешательства в великолепное и опаснейшее ОДИНОЧЕСТВО. Первым было то, что она вдруг почувствовала, что захлебывается. Вторым был резкий всплеск воды где-то совсем рядом. В спасительном возмущении Тося резко задергала всеми своими размякшими конечностями, открыла (правильнее сказать - выпучила)  глаза и приняла вертикальное положение. Вдруг рядом с ней из воды выскочило что-то очень большое и сильное, охватило ее плавниками и поволокло к оказавшемуся в непосредственной близости берегу. Тося принялась отчаянно сопротивляться и даже прибегла к недозволенному в ее ситуации приему:

- Степа! – что есть сил закричала она…

 Крика не получилось, из горла вылетело лишь странное сипение. А  неведомое существо мгновенно отреагировало -  перевернув ее на сто восемьдесят градусов – то есть непосредственно лицом к себе.

- Ты чего удумала, дурочка? – спросило оно возмущенным голосом Степана, - жить надоело? Не умеешь плавать – не лезь в глубину!

 От возмущения Тося проснулась окончательно:

- Да у меня по плаванью первый юношеский разряд!

- Значит, дожила до маразма и забыла про свои умения! – при ближайшем рассмотрении нападающий принял облик все того же Степана, - С чем тебя и поздравляю!

- А что мы уже перешли на «ты»? Что-то не помню…

- Барахтаясь в тесных объятиях посредине лесного озера практически голяком можно перейти на «ты» и без брудершафта. Да и спиртного у нас нет, хотя со всем остальным полный порядок, - лицо Степана вдруг приблизилось к Тосиному близко-близко. Перед глазами оказались его невероятно соблазнительные губы…

 А потом все пропало. И обалденно закатное небо, и пронзающие его остроконечные верхушки елей, и берег, и лежащая на одеяле Маруся, и сама Тося исчезла, растворилась в невероятно сладких и волнующих ощущениях. Осталось только неизведанное ранее, пьянящее, одуряющее, разрушающее, разрывающее, уничтожающее… Нечто, не поддающееся никаким описаниям и в никаких описаниях не нуждающееся. Самое прекрасное из прекраснейших, когда-либо произошедших между мужчиной и женщиной в бесконечных просторах Вселенной.

 Тося не помнила, как выбралась на берег. Все кончилось в тот же миг, что и началось. Так ей казалось, по крайней мере. Но в этом миге она испытала столько и такого, что легко смогла бы обменять всю свою оставшуюся жизнь на хотя бы парочку таких вот мигов. Вот только ТАКОЕ, наверное, никогда не повторяется. ОНО бывает только лишь один раз в жизни, да и то не у всех. Да и повторять ЕГО ни в коем случае нельзя, ведь где-то в природе существует Тоська – законная супруга и по нелепому совпадению ближайшая подруга.

 Тося застонала и заторопилась от греха подальше, чтобы до темноты успеть отыскать в прибрежных кустах одежду и полотенце. А ночевать она будет в машине! Никакие силы не заставят ее спать в палатке с этим монстром! Кстати, что же у них все-таки было?

 Тщательнейшее исследование своего тела в зарослях черемухи позволило определить размеры ущерба – она отделалась лишь поцелуями. Причем, только в губы. Господи, если ОН смог довести ее до ТАКОГО состояния только поцелуями, то что же будет, если…

- Стоп! Никакого «если»! У него есть законная жена, которой я не смогу посмотреть в глаза даже безо всяких «если». И нечего рот разевать!

 И все-таки… И все-таки уснуть ей удалось лишь перед рассветом. И ночные бдения были весьма и весьма приятными. А пробуждение принесло облегчение: до встречи с колонной терпеть оставалось лишь несколько часов.

 Завтракали они молча. Степан смущенно отводил глаза в сторону. Тося сидела, потупившись, и сосредоточенно вкушала трапезу. Маруся предпочитала не участвовать в тягостном тет-а-тете, продолжая досматривать свои младенческие сны. Так же молча собрали палатку и затушили костер.

- Часа через полтора должны догнать мою колонну, - прервал молчание Степан и вздохнул – ожидание нелегко давалось и ему.

 Тося лишь молча кивнула.

- Вы извините меня за вчерашнее, - продолжил Степан, - сам не знаю, что на меня нашло. Просто наваждение какое-то. Давайте забудем…

- Забудешь тут, как же, - подумала Тося в ответ, а вслух сказала неожиданно, - мы разве снова на «вы»? – в глазах ее проснулись озорные чертики, от которых смущенный Степан поспешил отвести взгляд.

- Положение обязывает.

- Заметано, - Тося, озорно блестя глазами (удивляясь самой себе от такой поистине молодецкой удали на фоне беспросветной душевной муки), протянула Степану руку, - останемся друзьями.

И подумала:

- А что нам еще остается?

 Встреча с колонной прошла благополучно. Все прибыли в срок и без потерь. Народ был возбужден предстоящим прибытием в часть. На последнем привале солдаты и офицеры переодевались в военную форму, сыпали шуточками, делились впечатлениями от поездки. Тося чувствовала себя чужой во всей этой приятной суете. Однако это чувство вернуло ей спокойствие и уверенность в себе. Она легко ловила на себе заинтересованные взгляды офицеров, вспоминая Тоськины слова по поводу дефицита женского пола в этих краях, и позволяла себе отвечать улыбкой.

- А что? Вот возьму и застолблю себе какого-нибудь офицерика. И пусть Степка потом локти кусает! – подобные мысли, не смотря на всю свою несерьезность, поднимали настроение и по-хорошему будоражили.

 Тося не раз ловила на себе угрюмый взгляд Степана и злорадно думала:

- Неужто ревнует? И на каких таких основаниях? Кто он такой? И не было между нами ничего!

 А сама точно знала, что ВСЕ между ними БЫЛО. И дорожила этим «БЫЛО» как самой большой своей жизненной ценностью. И твердо знала, что какого бы офицерика она не нашла себе в этом наполненном чудесами краю, никогда и ни с кем не будет уже того, что было у нее со Степаном.

  А Степан при всем своем смущении и не довольстве в совокупности с офицерской формой был великолепен и притягателен как никогда. Тосе очень хотелось переиначить применительно к ситуации известную песню про то, что «нельзя быть на свете красивой такой». Жаль, что ее поэтических способностей не хватило, чтобы изменить род в прилагательном. Получалось что-то совершенно неудобоваримое и смешное.

 В качестве успокоения Тося обнаружила на погонах Тоськиного «настоящего полковника» всего четыре маленькие звездочки. Вместо трех больших. Ай да Тоська! Верна себе.

- Ну, не может подруга жить без преувеличений, - окончательно успокоилась она и занялась Марусей.

- Где же моя ненаглядная внучечка? Дайте же мне на нее хоть одним глазочком посмотреть! – Антонина Ивановна оказалась на удивление приятной и симпатичной (и это при таком-то ужасном сыне!). В один момент приняла Тосю как родную, приголубила, пригрела и полюбила. Как удалось это за столь короткий срок, Тося не могла понять, но точно знала, что все это произошло. Встреча оказалась весьма приятной и теплой, не смотря, а возможно благодаря, отсутствию всяческих сюсюканий. Все было искренне и просто.

 Антонина Ивановна расцеловала Маруську и больше не отпускала ее с рук ни на минуту. Потом отправила Степана за вещами к машине и повела Тосю на второй этаж:

- Я тебе, дочка комнату покажу и все объясню, а потом займусь  этой невероятной красавицей, она еще разок поцеловала тугую Маруськину щечку, - Не могу поверить, что дождалась такого чуда. Думала Степка так никогда и не женится. А тут радость на радости. Вот располагайся, думаю, тебе здесь понравится. Ванная рядом. Степа сейчас вещи принесет, а потом будем пить чай на веранде. Спускайся через полчасика.  Успеешь?

 Тося небрежно кивнула, ошеломленная увиденным. Она уже не слышала Антонину Ивановну, не заметила, как та вышла, оставив ее одну в необыкновенной, нет, просто восхитительной комнате! Это была даже не комната, а огромный застекленный балкон, три стены которого практически были окнами. И все это великолепие возвышалось над бескрайними просторами елового леса!

 Как будто Тосю посадили на волшебный корабль, парящий над зеленым морем, и отправили в плавание совершенно одну. И она взяла в руки штурвал и  уверенно повела свой корабль по причудливым волнам…

- Я вот вещи принес, - неуверенный голос Степана вмиг разрушил сказку, - Антонина Ивановна зовет чай пить.

 Корабль превратился в освещенную солнцем лоджию, и штурвал и спинку кресла-качалки.

- На сегодня довольно сказок! – приказала себе Тося и повернулась к выходу, решив долюбоваться своими апартаментами попозже.

 На веранде за большим круглым столом уже расположились бабушка со счастливой  Марусей на руках и симпатичный мужчина лет пятидесяти. У лестницы пыхтел самовар, на столе теснились пироги и пирожки всевозможных форм, розетки и вазочки с вареньем. Сказка обещала продолжения.

- Большое спасибо за то, что согласились на просьбу моей слегка взбалмошной супруги и привезли дочку, - поднялся из-за стола мужчина, - разрешите представиться – Степан, муж Тоси и по приятному стечению обстоятельств папа этой маленькой очаровательницы.

- Очень приятно, - автоматически произнесла Тося, а мысли ее судорожно перепрыгивали с одной логической цепочки на другую, - значит, МОЙ Степан – это не Тоськин Степан, а ее Степан, это не мой…  Черт, два Степана, две Тоськи (вернее, три, но старшая не  в счет), это уже не треугольник и даже не квадрат, а настоящая теорема Пифагора! А значит…

 Сумбур ее мыслей прервал грохот за спиной. Тося обернулась: второй Степан (или он был первым?) уронил самовар и тщетно пытался перепрыгнуть грохочущий по лестнице и изрыгающий из себя клубы дыма и кипятка агрегат. Немая пауза сменилась гомерическим хохотом Степана первого (или все-таки второго?), заливистым смехом Антонины Ивановны и чертыханием  самого виновника беспорядков. Некоторое время ушло на ликвидацию последствий наводнения, включающих в себя срочный перенос испуганной Маруси в дом, сбор самоварных останков и вытирание полов.

 Примерно через час все было восстановлено до стадии знакомства Тоси с мужем подруги, и  Степан первый (или все-таки второй?) получил, наконец, доступ до Тосиного тела (в хорошем смысле слова). Он подсел к ней поближе и, выпустив всех своих чертиков из глаз (а их было так много и все такие хорошенькие!), спросил:

- Девушка, можно с вами познакомиться еще раз?

 И девушка или не девушка – как же все-таки называются в русском языке сорока пяти летние девушки – нарочито смущенно (ну не показывать же этому ловеласу свои ничем не прикрытые желания, выплескивающиеся прямо из глаз!) ответила:

- Попробуем. Положение обязывает.