Лина Богданова
Природа вовсю радовалась жизни. По листьям поскакивали полусонные солнечные зайчики. Трава отмылась от городской пыли и торжествовала всеми оттенками зеленого. Птицы, завершив водные процедуры в ближайших лужах, чистили перышки и верещали на все голоса. Лишь тучи все еще не желали уступать завоеванных позиций. Сердито хмурились, вздыхали, тормозили изо всех сил, цепляясь набухшими телами за верхние ветки деревьев, антенны, крыши домов… Даже пытались плакать, выжимая из опустошенных тел последние капли.
Но на
них уже никто не обращал никакого внимания. Прохожие в одночасье свернули свои
зонты и, ловко огибая лужи, заторопились по своим делам.
В
окне первого этажа старого пятиэтажного дома появилась удовлетворенная
поворотом событий физиономия одинокой пенсионерки семидесяти восьми лет Марьи
Львовны Трофимовой. Впрочем, одиночество ее можно было считать условным. Сын Марьи
Львовны наведывался из столицы раз в месяц. Дочь давно приглашала в свою
Америку. Писала часто. Звонила каждую неделю. И заглядывала к матери дважды в
год – на Рождество и летом.
К
мужу Марья Львовна заглядывала сама. Частенько. Иначе, к сожалению, было нельзя
– покоился ее супруг на Северном кладбище уже три с половиной года. К себе пока
не приглашал, но внимания требовал. То цветочки полить. То памятник протереть.
А то и службу на могилку заказать – святое дело.
Подруги у Марьи Львовны были. Но возраст не
давал возможности видеться так часто как бы хотелось. А потому любимыми и
наиболее доступными жизненными удовольствиями Марьи Львовны были телефонные
разговоры. И наблюдение за событиями на улице. С собственного подоконника.
Соблюдая
традиции – как-то не хотелось выглядеть в чужих глазах праздной любопытствующей
– Марья Львовна принялась деловито переставлять на подоконнике цветы, завозила
тряпочкой по рамам, завозилась с форточкой. А сама цеплялась за каждое
мало-мальски заметное изменение по ту сторону мира.
-
Красота-то какая! Хоть жизнь на подоконнике проведи. Жизнь… да сколько ее
осталось!
Из подворотни выскочил старичок. Засеменил,
засучил сухонькими ножками по мокрому тротуару, изредка поглядывая на небо.
- Ну
чего косишься, сердешный? – воззвала к незнакомцу Марья Львовна. – Неровен час,спотыкнешься.
Или в глаз что-нибудь попадет! Вот уж мне эти мужчины…
Как в воду глядела. Старичок вдруг вздрогнул.
Подскочил. Завертелся на месте, судорожно выискивая в глубине карманов нечто
жизненно важное. Нашел-таки! Вытянул на свет божий чистенький (казалось со
стороны) носовой платок. И принялся вытирать правый глаз. А потом и оба – слезы
уже текли по обеим щекам.
- Вот
незадача, - пожалела старика Марья Львовна, - и плачет как ребенок. Ну, ты
подумай, соринка в глаз попала – стихийное бедствие. Ох уж эти мне мужчины!
Рядом
стукнула дверь. Наблюдательница тут же переключилась на более интересный
объект. Из подъезда выскочил симпатичный человек средних лет. Оглянулся. Махнул
рукой. И побежал к стоящей неподалеку машине.
-
Олег, ты не так все понял!
Истошный
женский крик разорвал тишину комнаты. Марья Львовна прищурилась: и кого это так
разобрало? А, так и есть! Раиса, неугомонная молодка с третьего этажа. Надо же! Опять все та же песня! Бабе под
сорок. А все никак мужика не застолбит. И ведь как старается! Что ни день – то
новый кандидат. А результат…
- Не
тем берешь, Раиса, - затянула Марья Львовна, с интересом наблюдая за развитием
событий. – Ох, и не тем…
До
рецепта дело не дошло. Ситуация за окном менялась с космической скоростью.
Раиса выскочила на тротуар, метнулась к машине, наткнулась на проходящую мимо
девушку в шикарном белом плаще. С удивительно красивым цветком в руках и
сияющим от счастья лицом.
Везет же кому-то! А девице явно повезло.
Просто так никто не сияет на всю улицу.
- А
плащ-то белый ни к чему, - констатировала Марья Львовна между делом.
И снова как в воду. Счастливая обладательница
сияющего лица, возмутительно прекрасного цветка и белого плаща отлетела в
сторону, тоненьким каблучкомугодив в лужу. На белом подоле щедрой россыпью
растеклись пятна. Милое лицо перекосилось, и девушка запоздало отпрянула в
сторону. Едва не сбив с ног мамашу с малышом, случайно оказавшихся на пути.
Ребенок от неожиданности выпустил из рук воздушный шар. Ярким пятном тот взмыл
в небо, зацепился за первую попавшуюся тучу и поплыл прочь.
-
Мама! – заревел ребенок.
- Вот
так незадача… - позволила себе повториться Марья Львовна, отмечая слезы в
глазах всех главных участников сцены. – Надо же…
Странная
получалась картина. И притягательная. Девушка плакала молча, прижав к груди
смятый в суете цветок. Раиса – навзрыд, судорожно заламывая руки. Ребенок – с
протестующим криком. Каждый сожалел о своем. О потерянной игрушке, о
испорченном наряде, о несбывшейся любви.
А сама
Марья Львовна плакала с наслаждением.
Как же сладки были эти горькие слезы! Как опустошающе приятны! Как желанны! И
как спасительны…
Она не плакала уже три с половиной года. С
похорон мужа. Как отрезало. И ведь сколько раз порывалась. То себя пожалеть, то
покойника, то дочку в далекой Америке, то сына… Иногда и просто так поплакать
хотелось. Очень. И вот теперь… теперь она плакала за все и сразу. Жалея
непутевую Раису, девушку с цветком, затерявшийся в небесах шарик, ребенка,
собственных детей, плачущего от боли старика в подворотне… весь белый свет. И
себя заодно. Одинокую. Неуклонно стареющую. Никому, по большому счету,
ненужную…
Солнце,
определившись наконец по поводу времени собственного появления на небосклоне,
выбралось из золотистого облачного пуха, заглянуло в окно на первом этаже,
заскользило по мокрым щекам плачущей старушки. Солнечные зайчики засновали по
стенам домов, по лицам прохожих, по листьям, травам, цветам… расцвечивая мир
яркими красками. Щедро и жизнеутверждающе. Один из них заглянул в отъезжающую
от дома машину. В зеркале заднего вида показалось смущенное мужское лицо. По
небритой щеке покатилась скупая слеза…
Марья Львовна встрепенулась, на секунду
перестав плакать. Неужели?
Нет,
показалось… А жаль…
2012, март