Лина Богданова
Она
Ее не стало к сорока. С небольшим хвостиком.
Как женщины. Как личности. Как человека. Нет, биологическая смерть все еще
блуждала в поисках подходящего места свидания – к счастью ли, к несчастью…
Хотелось бы верить, что к счастью.
Наташа
прекратила свое личностное существование, не заметив вставшей на пути грани.
Просто перестала быть… Наташей, Наткой, Тусенькой, дочушкой, подругой,
девушкой… Даже женщиной.
Дети, правда, порой снисходили до «мама».
Коллеги – до «Наталья Сергеевна». В общественном транспорте теперь
ограничивались «простите», в магазине и на рынке – «спадарыней». А муж сократил
отношения до трех букв. Слава богу, не тех, о которых сразу же подумает каждый.
Нет, до этого дело не дошло. И вряд ли дойдет. Любимый и единственный Эдичек,
Эдюля, Эддд, Эдуард (и еще сотня не менее приятных и волнующих производных –
фантазии Наталье было не занимать) нетерпеливо морщил нос и небрежно кивал в ее
сторону, отмахиваясь от гипотетической назойливой мухи:
– У нее
и спрашивайте…
– Не имею представления, где она могла это задевать…
– Ну, она
это может…
Или еще короче:
– К телефону!
– Завтрак будет когда-нибудь?
– Похоже, мы уже никуда не идем.
В лучшем случае – третье лицо, единственного
числа. Благо хоть женского рода. Знакомая картина? Нет? Значит, кому-то очень
повезло в жизни.
Наталья к этим кому-то не отнеслась. Не
успела. Проспала. Прохлопала. Позволила… В общем, к собственному концу она так
или иначе, но приложила руку.
Оттого и терпела так долго. И не хотела
замечать элементарного. Понятного всем слонам. А заодно и Моськам.
И не замечала бы дальше. Если бы не мимолетная
встреча…
Представьте
себе – конец недели. Непоздний зимний вечер. Крупный торговый центр на
пересечении главных городских улиц. Лестница, ведущая к женскому отделу. Суета
сует – тысячи закончивших трудовой день женщин, девушек, девочек и даже бабушек
– что они не люди? – несутся на крыльях надежды. За самой важной в своей жизни
– у женщин по-другому не бывает – покупкой.
Торопятся – успеть бы к ужину. Где-то, за
синей снежной завесой, за скучными, съехавшими на тротуары сугробами, за
грязными, заляпанными зимней непогодью фонарями уже ждут голодные и нервные
«половинки». Испытывают понятное нетерпение. И чуточку, пока только чуточку
раздражение – и где это носит их единственных и в чем-то неповторимых кормилиц.
Наталья
неслась с третьего на второй, успев разочароваться в выборе. Отвешенное в обед
платье категорически не шло к ее чуть расплывшейся за зиму фигуре. Обидно – придется идти на юбилей к Ивашову в
том же наряде, что и на Новый год в ресторан. И компания та же.
– Ладно, переживу как-нибудь, – в тридесятый раз поморщилась она, на ходу
придумывая оправдание перед приятельницами и сослуживцами мужа.
Зря
на ходу. Потому что уставшие за день ноги выполняли возложенные на них функции
кое-как. И очередная ступенька, коварно подвернувшаяся под полусбитый каблук,
едва не стала причиной ушиба. А может, и вывиха.
Наталья уже налету схватилась за рукав чьей-то
шубки.
– Наташенька, да как же ты так неосторожно! Не
ушиблась, родная?
Господи!
Неужели остались еще на этой земле люди, называвшие ее Наташенькой? И родной…
Едва не теряя сознания от потока разнообразных наиприятнейших эмоций, Наталья
обрела равновесие, выпрямилась… И поняла, что слова относились не к ней. А к тому
самому рукаву, который она еще сжимала в цепкой хватке.
– Может, вы отпустите наконец мою девушку?
– Да-да, простите. Извините. Я нечаянно. И
спасибо…
Она еще что-то говорила, прижимая к груди
зудящие от напряжения пальцы. Неуклюже кланялась. Виновато улыбалась.
А суровая правда уже начертывала на
пульсирующем обидой сердце кровавыми карминовыми потеками: «Это не тебе, ты уж
сто лет как не Наталья!»
Пришлось принять оперативные реанимационные
меры. Она перешла на степенный – не хотелось демонстрировать свое состояние
посторонним – шаг. И сменила направление движения.
В
кафе было пусто. За стойкой в компании с планшетом скучала молоденькая
барменша. Крайний столик у окна занимал уткнувшийся в такой же агрегат мужчина
неопределенного возраста.
Наполненный никому не нужной влагой взгляд
скользнул по витрине.
– Чашку экспрессо и корзиночку с фруктами.
– Возьмите лучше безе – его только что
принесли, – промурыкала девушка, уже протягивая
белоснежное роскошество с вишенкой на макушке.
Безе, так безе, тут же согласилась Наталья,
хотя терпеть не могла взбитые белки в любых ипостасях. Уселась за неприбранный
– одно к одному – столик. Отхлебнула неподдающийся описанию, но горячий кофе.
Хрустнула белковой корочкой.
– Что делать? Что делать?
Хотелось плакать. Рвать на себе волосы.
Проклинать злодейку судьбу, а заодно попадавшихся на пути не тех людей. И не те
ситуации. Хотелось чего-то еще. Необъяснимого. Горького. Кардинального.
Возмутительно неправильного. Ошеломительно неожиданного.
– Как вы ко мне, так и я…
Мысль не успела оформиться.
– Наташенька?
Она дернулась, пролила кофе на коленку.
Уронила на блюдце пирожное. Потянулась за салфеткой. Опоздала. Уверенная рука
уже справилась с задачей. Аккуратно. Легко. Почти красиво. Да, красиво…
красивая мужская рука.
Изящная. Сильная. Абсолютно незнакомая.
– Но…
Какое там «но»! Впору бы возмутиться – ни разу
в жизни ее коленки не касалась чужая мужская рука! Разве что хирург в
поликлинике. Или невропатолог…
И что
за блажь лезет в голову!
– Простите, ради бога, простите. Я не хотел,
все произошло автоматически.
Чужие пальцы отыскали в бесконечном
пространстве кафетерия ее пальцы. Нежно приподняли, отнесли куда-то. Господи,
что это было? Поцелуй?! Когда ей в последний раз целовали руку? И целовали ли
вообще?
Соседние
столики вдруг присели в запоздалом реверансе, подождали немножко и поплыли по
кругу, вовлекая в убыстряющийся ритм удивленное лицо барменши, освещенные
фонарями оконные проемы, тусклые светильники, клетки линолеума…
Наташенька? Он-то откуда знает? И имеет ли
право? И может ли… Кажется, может… кажется, имеет… Кажется, получит…
Она кружилась вместе со стульями и столами в
промозглой зимней космической тьме. Летела к свету. К солнцу. К счастью.
Замирая от собственной решительности и смелости. Календарь листал дни. Недели.
Наверное, годы. А может и десятилетия. Метрономом отстукивая ступени ее
полета-падения. Истина открывалась все шире. Такая понятная и справедливая.
Стоило только руку протянуть! Да что там! Рука
и так маячила где-то совсем рядом. Оставалось лишь расправить пальцы, повернуть
их к почти дорогому и почти любимому лицу. Погладить чуточку небритую щеку.
И будь что будет! Подумаешь, измена! Кому?
Тому, кто напрочь позабыл звучание любимого когда-то имени? Да он и не заметит
ничего! А это… это и не измена вовсе. Обретение себя! Возможно, единственный
шанс остаться женщиной. Возможно, счастливой женщиной.
Она подняла глаза, открывая незнакомцу самое
сокровенное из желаний.
Не прошло и полвека…
По земным меркам ее полет занял сотые доли секунды,
как и полагается. Что может быть быстрее мысли! Кто может быть отчаянней
обиженной на жизнь женщины!
– Мы знакомы? – а взгляд говорил совершенно
другое.
– Еще нет. Но мне так хотелось быть на месте
этого сопляка, – тонкие жесткие губы
тронула горькая усмешка. – Не успел. Вы так быстро пропали. Пока пришел в себя.
Пока догадался… Наташенька…
Сотни мелодий. Десятки восхитительных симфоний
слились в созвучии имени. Какие могут быть сомнения? Единственный человек во
Вселенной называет ее так, как ей бы хотелось.
– Вы позволите?
К чему ненужные вопросы? Она позволит ему все,
что угодно! Прямо здесь и прямо сейчас! Только бы не передумал.
Он был привлекателен. Высок. Строен.
Импозантен. Или наоборот? В данный момент это не имело никакого значения. Это был
дар судьбы. И грех было им не воспользоваться.
– Куда бы пойдем? – спрашивала
ее глаза.
– О, мое предложение вам понравится, – отвечала плещущаяся в двух зеленых омутах
откровенность.
Его предложение не могло не понравится.
Ставшие почти дорогими пальцы, сомкнулись
вокруг тонкого запястья. Наталья поднялась. И с удовольствием отдалась на откуп
своим и чужим чувствам. Нет, уже не чужим. Почти родным.
Кажется, потом были ступени. И тяжело
подавшаяся вперед стеклянная дверь. И хлюпающая снежно-песочная взвесь под
ногами.
Кажется, фонари. И маячок такси. И хлопнувшая
дверца. И любопытный взгляд в зеркале заднего вида. И невесть откуда взявшиеся
хризантемы. Холодные. Горько пахнувшие свежестью зимнего вечера. Какие-то
слова. Неопределенные кивки. Рвущееся наружу – быстрее, ну, быстрее же –
сердце. Ощущение горячего прикосновения на щеке. Губы? Давно пора! Свершилось!
Или
только предстоит… Душа улетала к звездам. Выше… еще выше… А тело… тело
осваивалось в давно позабытой роли. Трепетало, раскрывалось навстречу робким
ласкам и плевало на всяческие условности…
В кармане пальто завибрировал телефон. Рука
привычно поспешила на зов. Наталья лишь усмехнулась – вспомнили, значит…
Понесла аппарат к уху:
– Ну, что там у вас?
– У нас все в норме. Ты-то где?
Муж…
неужели почувствовал? Надо же – ведь чужие почти люди. Или не чужие? Она
дернулась, невольно просматривая мелькающие перед глазами страницы семейной
жизни. Встреча. Первое свидание. Цветы в почтовом ящике. Бдения под окнами
роддома. Марафон по ночному городу с больным сыном на руках. Что-то еще, такое
незначительное и такое важное.
Разве такое променяешь на горячее дыхание у
виска. И неискренние слащавые комплименты. А пусть и искренние! Господи! И на
что повелась?! На собственное имя!
Наталья метнулась в сторону дверцы. Дернула
ручку, еще раз. Снова.
– Простите,
я сглупила. Мне ничего не нужно от вас.
Я замужем. Давно и надолго. Простите…
Дверь подалась. Грязный, смешанный с лужами
снег… Что, прямо туда и ступать?
«Сама
напросилась! – неуклюжий сапожок решительно
опустился в февральское месиво. -
Ну, вот и все».
Наталья подняла глаза. Розовые плафоны
отбрасывали ровный тускловатый свет на ванильно-шоколадные плитки линолеума. На
барной стойке страдал старым блюзом музыкальный центр. Крайний столик у окна
пустовал. Как и все остальные…
Молоденькая
барменша недовольно покосилась в сторону засидевшейся клиентки:
– Через полчаса закрываемся.
Наталья поднялась. Прошла в сторону цветочного
киоска. Выбрала розу. Кремовую, с бордовой каемкой по краю лепестков. Улыбнулась
изящному цветку.
Пора было возвращаться в реальность.
Замечталась, дурочка. Чуть на сторону не пошла.
И ради чего? Надо же… ерунда какая. Нужно реально смотреть на вещи. В
ее-то возрасте.
Разве что… Она набрала знакомый номер:
– Эдик? Знаешь, а я чуть было не изменила тебе.
Из-за чего? Из-за имени. Сегодня меня впервые за лет так десять назвали по
имени – было отчего сойти с ума.
Дала отбой – пусть понимает, как хочет! И
пошла вниз по ступенькам. Оступилась на третьей. Подвернула ногу. Чтобы не
упасть, в самый последний момент ухватилась за перила.
– Справилась! И без всякой помощи! Идем
дальше.
В прихожей пахло свежемолотым кофе. И
отчего-то коньяком.
Она заглянула в кухню. Никого. На столе две
свечи, бутылка, два бокала, две чашки. И записка:
Ты извини меня, срочный вызов. Буду утром.
И приписка сверху, над самым началом фразы:
Наташ…
Ну
что за день – второй романтический ужин и снова мимо!
Наталья
прижала записку к груди и улыбнулась.
07.06.2014