День ангела
Юрке снится сон: деревня, речка, бабушка... Она печет оладышки во дворе, на летней кухне… Вокруг бродят куры, что-то ищут в траве, петух ходит, гордо выпятив грудь. Время от времени, вспомнив, что он тут главный, зорко оглядывает двор и, устрашающе раздув перья на шее, что-то квохчет. Из-под ноги, сердито гребущей землю, во все стороны летит мусор. Молодые петушки на всякий случай отбегают подальше… Тишина, покой… Где-то вдалеке лает собака. Астра… Сейчас он встанет, позавтракает и они отправятся с Астрой на речку – позагорать, искупаться, заодно и рыбки наловить – бабуля вечером уху сварит…
Он открыл глаза. Нет ни двора, ни бабушки. Вокруг лес, густые заросли осинника. Чуть шелестят листочки. Сквозь листья проглядывает синее-синее небо. Неторопливо плывут облака…
Голод сдавил желудок. Сейчас бы бабушкиных оладышков… Он не ел уже три дня. Сегодня утром, правда, наткнулся на куст смородины, оборвал всё до последней ягодки. Смородина была ещё неспелая, чуть только побуревшая – кислятина страшная, – и всё-таки это была хоть какая-то еда. Он закрыл глаза и снова провалился в полусон, в полуявь… Лето… речка блестит… Лает где-то Астра…
…День выдался жаркий. Они с Астрой встали, чуть только забрезжил рассвет. Тихонько, чтобы не разбудить бабушку, выбрались из хаты. В летней кухне с вечера были приготовлены банка с червями, удочка, краюха хлеба и бутылка молока, заткнутая пробкой, сделанной из газеты. Юрка очень любил пить молоко именно из такой вот бутылки, именно с такой пробкой. Но это было возможно только в деревне, у бабушки Даши, куда его отправляли каждое лето на каникулы. Ему всё нравилось в деревне: простые люди, крестьяне, с певучими, ласковыми голосами, их непривычный городскому человеку смешной говор, их тягучие, грустные песни. По вечерам молодежь собиралась на окраине деревни; разводили костры, девушки в расшитых национальными узорами одеждах, водили хороводы, парни, показывая свою ловкость и смелость, прыгали через костер, плясали лихой белорусский танец «лявониха»… Жалко только, теперь не скоро ему доведется побывать в этой маленькой белорусской деревушке. В следующем году он заканчивает десять классов и будет поступать в военное училище. Он давно решил стать пограничником. Как и все советские мальчишки, Юрка мечтал о подвигах, хотел быть то летчиком, то полярником, то знаменитым шахтером, но чаще всего он видел себя пограничником – Никита Карацупа со своим верным другом Ингусом, был его кумиром. И когда отец однажды привёз ему из командировки крохотного, неуклюжего щенка, сказав, что его подарили пограничники, Юрка чуть не заплакал от счастья. Щенок был совсем маленький – только-только прорезались глазки. На лбу у него было большое белое пятно с неровными краями, похожее на звёздочку, а в центре этой звёздочки – темное пятнышко, величиной с вишню. Они долго не могли придумать ему имя, потом мама сказала, что надо назвать Астрой. Астра – это звезда, на латинском языке. Юрке имя понравилось, но он частенько называл её по-русски, звёздочкой. Ночью Астра забиралась в постель к Юрке и, уткнувшись мордочкой в его шею, сладко посапывала.
Как только Астра подросла, Юрка приступил к дрессировке, и скоро она уже охотно выполняла его команды. Из неуклюжего щенка Астра превратилась в молодую сильную овчарку. На спине и на боках шерсть у неё была темно-серого, почти чёрного, цвета, а на груди и животе – светло-коричневого. Уши и голова тоже были тёмные; на лбу чёрный цвет доходил до бровей, повторяя их рисунок, огибал пасть и соединялся на шее, под нижней челюстью. Казалось, что собака в жилетке, а на голове у неё надета шапка-ушанка. И на этой «шапке» ярко выделялось белое пятно с темной «вишенкой» в центре.
Юра в мыслях часто представлял, как они с Астрой будут охранять границу и как однажды обнаружат и задержат опасного диверсанта. А там… Мальчишка уносился в мечтах далеко, в Москву, в Кремль, где Михаил Иванович Калинин вручит ему орден… А может, – тут у Юрки совсем захватывало дух – может, доведётся увидеть самого товарища Сталина…
Его мечты прервала Астра, выскочившая из кустов, тяжело дышавшая, высунувшая от жары язык. «Понял, – засмеялся Юрка, – пора искупаться», – и они с разбегу кинулись в воду, распугав стрекоз и прочую речную живность. Накупавшись, устроились под кустом, в тенёчке, и задремали…
Проснулся Юрка от какой-то неясной тревоги. Он сел, огляделся. Да нет, ничего такого, всё тихо. Но, несмотря на прекрасный день, он с самого утра всё время чувствовал, что что-то не так. Ещё ночью его разбудил непонятный гул, шедший как будто из-под земли. Ему показалось, что вибрировал даже воздух. Он долго прислушивался, но так и не понял, что это. Потом решил, что это летят куда-то наши самолеты – сталинские соколы – как называли летчиков в народе. А может, учения какие-нибудь идут.
Тишину леса нарушил рёв мотора – по дороге, поднимая пыль столбом, промчалась полуторка. Через некоторое время в сторону деревни проскакал верховой, а за ним следом послышался бешеный стук колес какой-то подводы. Юрка поднялся на высокий берег – что-то случилось в деревне, не пожар ли? Нет, дыма нигде не видно. Но он услышал слабый звон – били железным прутом по подвешенному на столбе колесу от старого трактора. Забыв удочку и кукан с уловом, он побежал домой. Астра трусила следом.
На площади перед правлением собрались все жители деревушки. На крыльце стоял председатель колхоза и какой-то незнакомый человек. Он, рубя воздух рукой, кричал, что враг не пройдёт, что через неделю война закончится, и мы добьём врага на его территории. Мужики угрюмо слушали выступление приезжего, в толпе то и дело слышался женский плач. Мальчишки с горящими глазами шныряли между взрослыми – ура, война!
«Какая война, с кем?» – спросил Юрий стоящего рядом дядьку Карпа, бабушкиного соседа. «С германцем, с кем же ещё, – ответил тот, – напали на нас, сегодня, в четыре часа утра… Товарищ Молотов по радио выступал…»
Спустя месяц, в деревне уже хозяйничали немцы. Наглые, весёлые, с закатанными по локоть рукавами, они ходили по улицам, ловили кур, поросят, прирезали нескольких коров, а остальных угнали куда-то. Бабы ревмя ревели – чем кормить детей, ведь на огородах ещё ничего не выросло, прошлогодние запасы кончились, одно молоко и спасало. А теперь и молока не стало.
Но коров забрали – это ещё полбеды. Всех взрослых мужиков собрали на площади, переписали, и на двух колхозных полуторках отправили куда-то. И никто не знал, куда, и что с ними стало. Говорили, что километрах в ста от их деревни находится лагерь, а там – видимо-невидимо пленных красноармейцев. В это не хотелось верить, но раз немцы уже здесь, ведут себя как хозяева, то может быть и правда…
Юрий уже на второй день войны отправился в райвоенкомат, вместе с Астрой. Там с ним и разговаривать не стали: иди домой, не дорос пока. На его опасения, что война кончится, а он так и не успеет повоевать, военком устало ответил: «На всех войны хватит», чем привел Юрку в совершеннейшее замешательство. Как же так, хватит? Он недавно смотрел фильм «Если завтра война» и был твердо убежден, что в случае войны Красная Армия в два счета справится с любым врагом…
Но вот уже и лето подходит к концу, а война продолжается. Наши отступают. Всё дальше и дальше отходит линия фронта, уже не слышно орудийных раскатов, в деревне тоже всё тихо. Немцы куда-то подевались, оставив вместо себя старосту, неведомо откуда взявшегося бывшего деревенского лавочника.
Юрка очень хотел домой, к родителям, но выбраться отсюда было невозможно: новые власти установили комендантский час, патрули прочесывали местность, везде были установлены шлагбаумы, висели грозные объявления и приказы. Всех задержанных отравляли в полицейский участок, а особо подозрительных тут же, на месте, расстреливали.
Был уже конец сентября. Война, к Юркиному удивлению и разочарованию, не закончилась. Фронт откатился далеко на восток. В деревню приезжали какие-то немецкие чины, полицаи сгоняли народ на площадь, и люди уныло слушали о победах великой Германии, о том, что большевики разбиты, и доблестные немецкие войска вот-вот возьмут Москву.
В деревне стало тихо. Люди старались показываться на улице как можно реже. Спать ложились рано. По вечерам ни огонька, ни всхлипа гармошки, ни звонких девичьих голосов – только иногда залает собака, и тут же, словно испугавшись чего-то, смолкнет. Ходили страшные слухи о сожженных вместе с людьми целых деревнях, о повешенных и расстрелянных.
Утром Юрка, взяв удочку, вместе с Астрой уходил на речку. Они с бабушкой голодали, и рыба была хорошим подспорьем. Но удочкой много не поймаешь, и бабушка сшила из старой юбки что-то наподобие сачка, и Юрка ловил этим сачком рыбью мелюзгу.
Иногда удавалось поймать чуть ли не полведра рыбёшек. Они без масла жарили её на сковороде, или варили уху. Уха была не очень вкусная, потому что кончалась соль, и бабушка страшно экономила – солила еду только в крайнем случае.
В тот вечер они с Астрой возвращались в деревню с хорошим уловом. Почти ведро мальков наловили, вот бабушка обрадуется! Но бабушка, увидев внука, запричитала, заохала, испуганно оглядываясь, стала толкать его в сени, шепча: «Скорей! Скорей!» Они ничего не мог понять. «Лезь в погреб, – шептала бабушка, здесь тебя никто не найдёт!» «Да что случилось-то, бабуля?» «Утром понаехали немцы, всех молодых ребят и девчонок согнали на площадь, велели собрать вещи, говорят, в Германию будут отправлять. За тобой уже два раза приходили. Что ты стал, скорей, скорей лезь в погреб, я закрою, придут, скажу, что ещё не вернулся».
Но было уже поздно. В калитку входил староста в сопровождении двух немцев. «Тебе что, особое приглашение надо? – заорал староста. – Почему не являешься на сборный пункт?» «Да он же не наш, не местный, у него и документов нет», – умоляюще говорила бабушка, закрывая собой внука, но староста замахнулся на неё плёткой, с которой он всегда ходил по деревне, и она, вскрикнув от боли, упала на колени. Юрка бросился поднимать плачущую бабушку. Староста что-то сказал по-немецки солдатам, и один из них, направив на Юрку автомат, заорал: «Шнель!» Второй схватил мальчишку за воротник и поволок к калитке.
Астра, испуганно жавшаяся у крыльца, увидев, что её друга обижают, кинулась с громким лаем на обидчиков и вцепилась в полу короткого, мышиного цвета, мундира одного из немцев. Второй, повернувшись, вскинул автомат, но резкий окрик: «Хальт!» остановил его. Черная лакированная машина в сопровождении четырех мотоциклистов, в своих очках и накидках болотного цвета похожих на лягушек, притормозила у калитки. Из машины вышел немецкий офицер, полковник. Не обращая ни на кого внимания, он несколько минут пристально рассматривал Астру, которую Юрка трясущимися руками привязывал к столбику крыльца, потом, повернувшись к сопровождавшему его офицеру, что-то прокаркал, повернулся и на негнущихся журавлиных ногах пошёл к машине. Взревел мотор, мотоциклисты-жабы рванулись вслед. В воздухе ещё долго висел запах выхлопных газов.
В лесу по-прежнему было тихо. Шелестела листва, где-то недалеко, внизу, журчала вода – наверное, ручей. Захотелось пить. Он прислушался – ни звука – и пополз на шум воды. Неужели удалось? Третьи сутки он бежит, ползёт, пробирается сквозь лесные дебри, вперёд, на восток – как можно дальше от того страшного места, куда его привезли год назад после двух побегов. Два года он батрачил у бюргеров: кормил свиней, ухаживал за коровами, убирал брюкву – целый день на ногах. Вечером, поев жидкой похлебки, валился в сарае на солому, но заснуть долго не мог. Планы побега, один другого фантастичней, возникали у него в голове. И два раза всё-таки убегал, но почти сразу же ловили. Последний раз, избив до полусмерти, отправили его в лагерь – оттуда не убежишь, всюду колючая проволока, с пропущенным по ней током, часовые на вышках. И каторжный труд в каменоломне, забирающий все силы до последнего.
Немцы зверствовали, наказывали за любую мелкую провинность, пленные сотнями умирали от голода и непосильной работы. Но какими-то путями в лагерь всё-таки доходили вести о положении на фронте, и у людей появлялась надежда, что войне скоро конец. На запад летели эскадрильи бомбардировщиков, в тихую погоду доносились звуки далекой канонады… Люди с надеждой смотрели на восток – ну когда же, когда же…
Три дня назад, ночью, завыли сирены, послышался нарастающий гул десятков самолетов, свист бомб, и на территории лагеря стали раздаваться взрывы. Люди повыскакивали из бараков и в панике метались по территории. Выли сирены, лаяли сторожевые собаки, кричали охранники. Прожекторы были выключены, в кромешной тьме то и дело взмывали к небу огненные кусты – взрывы, горели бараки. Кто и зачем бомбил лагерь, неизвестно. Скорее всего, по ошибке – вместо заводских корпусов, расположенных километрах в пяти от лагеря…
Юрий долго бежал, охваченный паникой, сам не зная куда. Вдруг он понял, что грохот взрывов остался где-то далеко позади, не слышно ни криков, ни лая собак, ни выстрелов. Была глубокая ночь, беспросветная темень. Накрапывал мелкий дождичек. Куда же идти? В какую сторону?
Вдруг опять выйдет к лагерю? Сил почти не осталось, но надо уходить, как можно дальше отсюда. Пока не наступило утро. Может, повезет. Хотя он знал, что далеко ему не уйти, утром немцы прочешут всё вокруг, и его обнаружат.
Но вот уже четвёртые сутки пошли, а его никто не преследует. Днем он отлеживается в укромных местах, а ночью старается уйти как можно дальше… Населенные пункты обходит стороной – хоть и польская земля, а кто знает, какие люди встретятся на пути… Теплилась надежда: раз нет погони, может, немцы посчитали его убитым при бомбежке?
Он задремал. Солнечный лучик, пробившись сквозь густую листву, коснулся лица, скользнул по волосам... Нет, это не луч, это баба Даша ласково гладит его сухонькой тёплой рукой. Они идут с поля, где окучивали картошку, бульбу, как её называют местные. «Ох, я и забыла, старая, – говорит бабушка, – нынче же день твоего ангела, Юрочка». «Какой ангел, ба, – отвечает Юрка, – ведь бога нет, значит, и ангелов никаких нет». «Что ты, что ты! Не говори так, грех это, – пугается бабушка и крестится в сторону полуразрушенной церкви, в которой теперь находится колхозное зернохранилище, и его, Юрку, тоже крестит, – не гневи бога… грех…» Он в ответ смеётся: всё это сказки – грехи, ангелы…
На лице спящего Юрки бродит улыбка…
Луч пощекотал его ресницы и опять спрятался в ветвях. Юрий чихнул и проснулся. Он в лесу, бабушки нет… «День ангела»… Бедная бабушка, знала бы она, что пришлось ему испытать… Где же они были, её ангелы… Он закрыл глаза, надеясь, что снова увидит бабушку, и скоро опять задремал. Но приснилась речка, он с удочкой на берегу. Блестит вода, чистая, прозрачная, на дне видны мелкие разноцветные камешки, стайки мальков суетливо мельтешат в речной траве... По гладкой поверхности скользят водомерки. Летают стрекозы. Поют звонкоголосые птички, где-то кукует кукушка… Издалека доносится лай Астры, он всё ближе, ближе…
Он испуганно подскочил, и тут же снова упал на мягкий мох, в пышно разросшиеся папоротники. Нет, это не сон, лай слышится в самом деле. «Немцы! – обожгла мысль. – Наверное, кто-нибудь видел меня и сообщил в лагерь… Всё, конец…»
Раздвинув траву и осторожно высунув голову, он увидел довольно большое поле, засеянное овсом, опушку леса на противоположной его стороне и неясные фигуры, мелькающие среди деревьев. Понимая, что шансов на спасение нет, он всё-таки пополз дальше в лес, в сторону ручья. Крутой спуск весь зарос шиповником, папоротником, молодыми осинками, каким-то кустарником с фиолетовыми листочками, высокой, в рост человека, травой. Внизу, у самой воды – густые заросли лозы. Ручей оказался довольно широкой речкой, где-то поблизости в неё впадал невидимый, весело журчащий ручеёк.
Он, обдирая в кровь лицо и руки, кувырком скатился с обрыва и очутился в какой-то яме, среди старых сухих, с клочьями засохшей тины, изломанных ветвей, тесно переплетённых с молодыми побегами. Там было темно и сыро – солнечные лучи не проникали сквозь пышную листву. В тот же миг на него прыгнула огромная овчарка. Он успел схватить её за ошейник, отчаянно пытаясь отвести оскаленную пасть от своего лица. Она грызла его руки, рвала одежду, тянулась к горлу. Юрий почувствовал, что искусанные, окровавленные руки совсем ослабли, сейчас он выпустит ошейник, и ему придет конец. Руки разжались, и он закрыл глаза. Сопротивляться бессмысленно. Но овчарка вдруг перестала скрести когтями, обмякла и заскулила. Он лежал, не шевелясь, ожидая смерти, а собака, уткнув нос в его шею, тихонько повизгивала, и вдруг лизнула его в ухо. Он не понимал, что происходит. Приоткрыв глаза, он увидел собачью морду с белой звёздочкой на лбу. В центре звезды темнело пятнышко, величиной с вишню… Юрий не верил своим глазам – у него что, галлюцинация? Это же Астра!.. Но откуда она здесь? Да нет, не может быть, наверное, это продолжается сон, или он сошёл с ума. Такого просто не может быть!!! Он, наверное, бредит. А может это и вправду она – Астра, вот же её звездочка, вот её надвинутая на глаза «ушанка», он не мог ошибиться… И она что, узнала его? Но как, как она могла узнать его через столько лет? Мысли вихрем проносились в голове. Запах!.. Конечно, она просто вспомнила его запах! Нет, это всё-таки сон, сейчас он проснётся, и всё исчезнет.
Сердце бешено колотилось. «Астра, Астрочка, звёздочка моя», – боясь поверить в реальность происходящего, плача, прошептал он и осторожно погладил её, почесал за ухом, как она когда-то любила. Астра лизнула его лицо, ещё теснее прижалась к нему и вновь заскулила. Он обхватил её руками, зарылся лицом в мягкую шерсть и тоже заскулил – тихонько, по-щенячьи…
Наверху послышались громкие, лающие, ненавистные голоса немцев. Они, видимо, звали собаку. Астра подняла голову, и Юрий, похолодев, понял, сейчас она подаст голос – и всё! Она рванулась на голоса, но остановилась, оглянулась на Юрия и… снова приникла к нему.
Немцы, громко переговариваясь, стояли уже совсем рядом, на самом обрыве. Астра повернула голову в их сторону и, тихонько зарычав, втянула носом воздух. Нет, чудес не бывает. Он знал, что немцы хорошо умеют дрессировать собак, она не посмеет ослушаться хозяина. Но Астра не двигалась с места, и только вставшая на загривке шерсть выдавала её напряжение.
Покричав, немцы открыли бешеный огонь, поливая всё вокруг градом пуль. Пули как ножом срезали ветки и листья тальника, впивались совсем рядом в мох, булькали в воду, но ни одна не попала в Юрия и Астру. Они лежали в углублении, почти яме, вырытой, наверное, каким-то зверем, и это спасло их. Затем преследователи разделились на две группы и пошли в разные стороны, вдоль берега, и скоро их голоса затихли вдалеке...
Юрий ждал наступления ночи. Астра лежала рядом, чутко прислушиваясь к лесным звукам. Изредка налетал легкий ветерок, листья начинали тревожно шелестеть, и она тотчас беспокойно поднимала острые уши, втягивала воздух черным носом. Шерсть на загривке вновь вставала дыбом. Убедившись, что опасности нет, она успокаивалась и, положив голову на вытянутые лапы, преданно смотрела на Юрия. Он молил Бога, чтобы скорее наступила ночь, тогда они в темноте переправятся через реку, и их след уже не возьмет ни одна ищейка…
Перед рассветом сильно похолодало. Конец сентября. Уже начали желтеть листья, скукожились и стали ржавыми папоротники, то тут, то там попадались горевшие ярким пламенем кусты боярышника. Чтобы согреться, Юрий теснее прижался к Астре, исхудавшей, со свалявшейся, в репьях, шерстью. Кончилась ещё одна ночь. Днём они будут отсыпаться, а потом снова в путь… Густой туман, заполнивший низину, начал редеть, проступили силуэты деревьев, заблестела роса на траве. Было тихо, молчали даже самые ранние пташки. На востоке алая полоска зари возвещала о скором появлении солнца.
2013 год