Украли свекровь
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Областной прокурор Гурген Арамович Кайцуни трудился в означенной должности больше десяти лет и входил уже в тот возраст, когда дальнейшее продвижение по службе возможно либо в ближайшие два-три года, либо уже невозможно никогда. Борьба с правонарушениями в масштабе области начинала его тяготить – хотелось вырваться в более широкие карьерные дали, а такое было возможно только в случае перевода в Ереван. Перевода, разумеется, с повышением, а не так, чтобы хоть и в столице, но в какой-нибудь пыльный кабинет с увядающей секретаршей в унылой приемной.
Размышляя по этому поводу, Гурген Арамович пристрастился листать темно-синюю книжку служебных телефонов сотрудников Генеральной прокуратуры, сосредотачиваясь главным образом на разделе «Руководство», хотя не обходил вниманием и следующие ниже структурные подразделения. При всем при том свои прямые на данный момент обязанности прокурор исполнял образцово, имел в учреждении завоеванный несомненными заслугами авторитет, пусть даже, согласно неподтвержденной семейной легенде числился дальним родственником чуть ли не самого известного артиста Армении. Сам он об этом на людях никогда не говорил, а те, кто знал его давно и близко, помнили: майор Кайцуни снайперски точно предугадал свое место в профессиональном сообществе, став очень скоро генерал-майором.
В общении с сослуживцами Гурген Арамович был прост, тактичен, выпячивать себя не любил, в дни празднеств и других увеселительных мероприятий по части выпивки себя не обижал, а разгорячившись, нередко заключал своих соратников в объятья. При этом, как признавались зацелованные соратники, областной прокурор издавал странный звук, напоминавший хрюканье. Прижмет целуемого к груди, замрет на мгновение, хрюкнет и отпустит. Отчего происходил данный физиологический казус, никто объяснить не мог. Всех интересовало другое: хрюкает ли Гурген Арамович в обстоятельствах, когда целуется с дамами? Ответа на этот вопрос, однако, не было.
В это рабочее утро сентябрьского бабьего лета Гурген Арамович ощутил в себе необычайный подъем сил вперемешку с душевным волнением, что в последнее время случалось с ним не часто, а вот теперь взяло да случилось. Все началось с того, что приснились ему во сне корзины с белой черешней, что, как объяснили ему к добру, а затем и с телефонного звонка человека, от которого в значительной мере зависело его дальнейшее служебное благополучие. Звонил губернатор области.
Не отвлекаясь на увертюрные вежливости, губернатор сразу перешел к главному. Сообщая о том, что случилось, не столько оповещал, сколько ставил задачу, которую предстояло решить быстро и грамотно.
Как оказалось, у губернатора пропала мать. Исчезла, растворилась в пространстве, ушла в никуда. Жила то с сыном-губернатором, то с другим, постарше, и вот уже третий день как ее хватились, а все напрасно - от мамы по-прежнему ни слуху, ни духу.
-Ты, Арамыч, напряги-ка своих молодцов как следует, и чтоб хоть из-под земли да добыли и вернули в дом. Это ж, сам понимаешь, мама, не кто- нибудь…
-Из-под земли, не приведи Бог, а так, приложим все усилия, найдем живой и сразу же доложим.
-Очень на тебя надеюсь,- со значением закончил губернатор и поставил в разговоре точку.
Теперь задача прокурора состояла в том, чтоб ожиданий губернатора не обмануть, достать женщину хоть из-под земли (такого оборота речи он мог уже не стесняться) и доложить о исполнении. Перебрав в голове лучших следаков, Гурген Арамрыич остановился на Пучиняне, которого считал наилучшим.
-Семена Ефимыча ко мне,- бросил он в селектор своему помощнику.
…И вот уже Пучинян входит в кабинет начальника, что пусть и не было какой-то редкостью, однако, всякий раз могло обернуться сюрпризом. Приятным ли или неприятным – это уже вопрос другой.
По действующей иерархии напрямую Пучинян подчинялся своему непосредственному руководителю, под началом которого находилась все следовательская группа, а так, чтобы кто-либо из следаков мог через его голову выходить на Главного, такое исключалось в принципе. Другое дело, что сам Кайцуни в любое время дня ночи мог вызвать на ковер любого, однако, этим правом он не злоупотреблял, предпочитая действовать по стереотипу. Да и вообще, все распоряжения, а равно и действия облпрокурора отличались строгой определенностью, были чужды любых отклонений от правил, что принесло ему славу грамотного и решительного начальника. Некоторую особенность, а, может, и шарм придавал прокурору области и принцип, который он исповедовал и видел в нем ключ к успеху. «Меньше расспрашивай - больше узнаешь» любил повторять генерал, что по сути с трудом сопрягалось с работой следователя, смысл которой прежде всего в том, чтобы говорить, спрашивать, выведывать, а иначе как узнать, что в уголовном деле к чему?
-Садитесь-, кивком головы показал покурор Пучиняну на стул.
В кабинете уже находился начальник отдела следаков Христофор Киракосян, сидел за тем же приставным столиком.
- Откладываем в сторону все на свете. О главном,- тотчас взял быка за рога облпрокурор. -А главное в том, что у губернатора пропала мать. Куда, как, зачем? – ответа нет, никто ничего не знает, сам он никого не подозревает. Темно и глухо. Женщина, сами понимаете, немолодая, но без психических отклонений. Завистники, недоброжелатели, а тем более, враги не просматриваются. Версия захвата с целью выкупа возможна, но маловероятна – никаких предложений пока не поступило. Неожиданная смерть где-нибудь на улице, тоже исключена – мамы губернатора под заборами не умирают. Впрочем, все это и кое-что другое – здесь,- перебросил тощую папку на приставной столик Кайцуни. - Здесь, все, что нарыли наши соседи из МВД,- помолчав, продолжал облпрокурор и посмотрел на Пучиняна так, что сразу стало ясно: соседи прошлись по поверхности, накопали сущую ерунду, а глубокое, главное, продуктивное бурение теперь за тобой, дорогой Семен Ефимыч. Соседей, тем не менее, не игнорируй, они все-таки, чего-то там делают. Вот уже и вертолет в небо подняли..,- вскинул глаза к потолку Кайцуни.
-Когда приступать?- взяв папку, спросил Пручинов.
-Он еще спрашивает!- хлопнул ладонью по столу облпрокурор. - О результатах докладывать непосредственно мне. Об отсутствии результатов – тоже мне. Вопросы будут?
Вопросов не было.
* * *
А что было спрашивать Семену Ефимовичу, получившему, пожалуй, самое скучное за все время своей работы дело.
Такую мелочевку,- рассуждал он, спускаясь по лестнице,- в самый раз всучить кому-нибудь из начинающих следователей, а то и вовсе желторотому стажеру. Ну, старушка, ну пропала, мало что мать губернатора. А если б не мать? Вертолеты… Хорошо еще пару-другую бомбардировщиков не догадались в небо поднять, пусть летят себе летят и нигде не встречают преград…
Словом, Семен Ефимыч был не на шутку раздосадован, если не сказать взбешен. Однако, ничего уже не поделаешь – приказ был дан, задача поставлена, надо было выполнять.
Приступая к каждому новому делу, Пручинов имел обыкновение обдумывать его и вникать во все детали во внеслужебной обстановке, как бы в отрыве от производства. Полагал: смена декораций помогает сфокусироваться на предстоящем расследовании в полную силу, представить картину более четко, рельефно, оставляя в стороне все отвлекающие второстепенности. Вот и сегодня, заглянув в кабинет, чтобы вернуть разложенные на столе бумаги обратно в ящик, он сделал неотложные звонки, принял двух приглашенных на утро потерпевших, а потом спустился в вестибюль и вышел за дверь.
Шел той же улицей, что и утром, только в обратном направлении. В скверике, где все еще дымились кучки подожженной листвы, было так тихо, что, казалось, прислушавшись, можно было угадать шорох слетающих с веток листьев. Пручинов выбрал подходящую скамейку, сел, открыл полученную от облпрокурора папку и стал, что называется, вникать.
С информацией и впрямь было негусто: несколько страничек со снятыми дознавателями показаниями, фото женщин в возрасте, для обозначения которого запущено в оборот глупейшее по его мнению определение: «группа риска» (как будто все остальные - из группы счастья и удачи), написанные от руки заявления родственников о пропавших без вести, копии рапортов о ходе поисковой операции. Отдельно, список пропавших и все еще не найденных граждан с лета текущего года и по сей день.
О матери губернатора в папке не было ничего. Видимо, не только потому, как догадывался Пучинян, что женщина исчезла буквально на днях – высокий статус пропавшей не позволял смешивать ее с простыми смертными. Ведь будь иначе, окажись она простой домашней работягой, прокуратура не стала бы забирать дело в свое производство и отдавать в руки не просто следователя, а следователя по особо важным делам. Вот оно как!
Отталкиваясь от куцых, но как бы там ни было фактов, Пучинян стал делать первые заключения. – Во-первых,- размышлял он,- если исключить пропавших, обнаруженных живыми или мертвыми, ненайденными остаются четверо женщин и один мужчина. Это, если по половому признаку. Если же по возрастным характеристикам, то все четверо числящихся в розыске женщин находились в возрасте от шестидесяти пяти до семидесяти пяти лет.
Еще одна особенность, обратившая на себя внимание следователя: все женщины пропадали средь бела дня, не забрав из дому ничего и не оставив никаких объяснительных записок. Значит,- размышлял дальше Пучинян,- все происходило неожиданно, вдруг, как бы случайно. Еще одна деталь, на которую он обратил внимание: семьи, из которых исчезали женщины, если и не относились к разряду чрезвычайно благополучных, то уж бедными точно не были. А если так, если их потому и брали в заложники, тогда где они, где требования о выкупе? Их тоже не было.
В таком случае что? Выходит, маньяк. Один или несколько, умерщвляющих своих немощных жертв. Тогда где трупы? Ни одного. Во всяком случае, на сей час. Если же представить себе, что женщин вдруг обуяла эпидемия самоубийств, то уж точно их тела должны были откуда-нибудь да всплыть. Не уезжали же они кончать собой в далекую Африку?
Внимание следователя, ушедшего не так, чтобы в очень уж сложную аналитику, вдруг привлекла огромных размеров овчарка с идущим рядом с мужчиной. - Ничего себе зверюга,- отметил про себя Пучинян, проводив взглядом проходящую мимо парочку. Затем на аллее вновь стало пустынно и он продолжил механически листать содержимое папки, пытаясь найти хоть какое-нибудь объяснение этим странным историям, но ничего путного в голову не приходило.
-Теперь,- решил он, устав от бесплодного головоломания, надо для начала встретиться с губернатором, порасспросить о подробностях, выслушать возможные версии. Второе. Раз уж к делу подключены вертолеты, стало быть, кого-то или что-то они ищут. Кого и что? Третье. Понимая, что ответственность за текущие дела с него никто не снимет (реплика облпрокурора насчет «отложить в сторону все на свете» ничего не значила) Пучинян поднялся с места и направился в прокуратуру. Уже во второй раз за сегодняшний день.
* * *
Проходя по коридору, он услышал взрывы хохота и ничуть не удивился: Радик Кугултаев травит очередной анекдот. Смешной был анекдот или плоский - не понять. Кугултаев взрывался хохотом в три этапа: до, во время и после рассказа, но громоподобное ржанье рассказчика было настолько буйным и заразительным, что заставляло хохотать всех, а в чем заключалась изюминка анекдота, это уже как-то пропадало, уходило на второй план.
Как бы там ни было, а Пучинян не только приоткрыл соседскую дверь, но и вошел в комнату.
- Над чем смеемся?
-А вот послушай, что тут Кугултаев накатал.
-Да-да, смотри сюда,- обрадовался новому слушателю смешливый следователь, взял со стола бумагу и, хохотнув авансом, начал зачитывать текст.
-Предварительное следствие выяснило,- стал читать следователь,- что заключенный Бабкен Унанян, стремясь принять участие в свадебной церемонии проживающей в Смооленской области дочери, в июле текущего года, при содействии брата-близнеца попытался скрыться из исправительно-трудового учреждения «Приозерное». По предварительной договоренности его брат седьмого июля посетил его в ИТУ «Приозерное», где в расположенной у комнаты свиданий уборной братья обменялись одеждой. – Здесь Кугултаев, едва не захлебнувшись смехом, дал себе небольшую передышку и продолжил. -Затем Бабкен Унанян взял в контрольно-пропускном пункте паспорт своего брата и вышел в административную территорию ИТУ, а его брат перешел в зону проживания заключенных. Бабкен Унанян не успел побывать на свадьбе дочери, поскольку на второй день побега был задержан. На основании полученных доказательств ему предъявлено обвинение по признакам…»- ну, и так далее,- громыхнул новым залпом смеха Кугултаев.
-Не дали человеку на свадьбе дочери погулять, и над чем тут гоготать?- удивился Пручинов.
-Как? А, если-б брату за брата пришлось срок досиживать?
-Значит, хорошие они братья,- объяснил Пручинов, хлопнул коллегу по пузатому животу и направился к двери.
-Постой,- остановил его Кугултаев,- есть другая смешная история, сейчас расскажу, слушай…
-Потом,- отказался Пучинян и вышел за дверь. Сейчас ему было не до смеха.
Прежде всего следовало договориться о встрече с губернатором и тут без участия облпрокурора было не обойтись. Но прежде чем пойти к генералу, Пучинян решил еще раз обмозговать куцую фактуру происшествия, попытаться понять, что там к чему, вывести какие-нибудь версии и представить их облпрокурору. Но сколько он ни раздумывал, какие ни складывал сюжеты, ничего путного в голову не приходило. Ответа на главный вопрос – зачем и кому могли понадобиться непонятно как исчезавшие «божьи одуванчики», он не находил.
Каковы мотивы? Изнасилование? Пусть, не исключено и такое, но куда потом деваются жертвы? Где заявления от потерпевших, их родственников, где улики? Убийство с целью ограбления? Ни у одной из пропавших не было при себе ни денег, ни драгоценностей. Похищение с целью выкупа? Очень похоже на правду. Но, опять же, никто никому не звонил, никаких условий не выдвигал, денег не вымогал, да и заложников никуда не отпускали. И трупов нет. Маньяк-одиночка? Бывает. Пучинян вспомнил историю, вычитанную недавно в специальном журнале «Следственная практика». Там бразилец Гомеш Раша, двадцати шести лет от роду, признался в убийстве тридцати девяти человек. Его жертвами стали шестнадцать женщин, трансвеститы и бомжи, а самой молодой жертвой оказалась четырнадцатилетняя девочка. Мотивы: убивал из «ярости ко всему».
«Ярость ко всему…» - что ж, такой мотив тоже может иметь место, но когда она, эта ярость, проявляется не вообще, а направлена конкретно на кого-то или на что-то. Например, на пожилых людей. Причем, не вообще людей, а в данном случае – женщин. В чем причины подобной аномалии, как она возникает и развивается – тут надо бы пообщаться с психиатрами, решил Пучинян, но первым делом необходимо встретиться с губернатором.
Он поднял телефонную трубку, набрал помощника прокурора.
-Гарсеван, главный у себя?
-Отъехал, будет к концу дня,- ответил помощник. –Есть что-нибудь новое?
-Нового ничего. Есть просьба, передай, пусть организует встречу с…
-С женой. Встреча с супругой губернатора предусмотрена. Сам губернатор к этому еще не готов. Записывай телефон жены, созвонись и с Богом!
Помощник продиктовал Пучиняну номер мобильника губернаторской жены, пояснил, что она в курсе и готова к встрече в любое время.
-Как зовут?- спросил Пучинян.
-Алевтина Казаровна.
-Правильно,- согласился Пручинов,- пусть так и зовут, и повесил трубку.
Получается,- догадался он,- Оганян, как это часто бывало, опять опередил события, уже переговорил с губернатором, а тот, отчего-то не захотел встречаться со следователем и перевел стрелки на жену. Ну, что ж, жена так жена… Значит, будем звонить Алевтине Казаровне.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
-О-па…- сказал сержант ГАИ напарнику с автоматом за плечом, вскинул жезл над головой и легким, идущим от души движением, каким обычно приглашают в дом гостей, показал, где остановиться.
Машина называлась «ЗИМ», таких теперь почти не увидишь, а если и вдруг попадется на глаза подобный лакированный монстр, узнать его смогут только старики или знатоки отечественного автомобилестроения. Повинуясь движению руки, водитель
остановился в указанном месте и потянулся к бардачку за документами.
-Здравствуйте,- козырнул сержант, принимая протянутые в окно водительские права и страховку. При этом сержант имел такой вид, будто из утробы матери он вылез с жезлом в руке.
Гаишник внимательно изучил одно, затем другое, заглянул в салон, вернул документы водителю.
-Багажник, пожалуйста, откройте,- попросил сержант, подходя к вставшему уже у заднего бампера напарнику.
Водитель «ЗИМ»-а вышел из машины, открыл багажник.
-Это что у нас там такое? – удивленно вскинул брови сержант, кивнув на кучу разнокалиберных коробок, заполнявших багажник до самого упора.
-Это – готовая еда. Чтобы кушать.
-Кто же столько кушать будет? - явно превышая должностные полномочия, поинтересовался гаишник.
-Кто заказывал, тот и будет,- буркнул водитель. –Мне сказали вези, я и везу. Вот адрес,- протянул он сержанту листочек бумаги.
Гаишник взял бумажку в руки.
-Ну-у, тогда дело ясное…- многозначительно заметил он.
Дом, в который предстояло доставить эту отчаянно вкусно пахнущую снедь, стоял в той части города, где уже давно и, судя по всему надолго, обосновались самые высокопоставленные и состоятельные люди областной столицы.
-Ну, что, свободен? - закрывая багажник, спросил водитель.
-Наверное,- с некоторым сожалением разрешил сержант. Но на прощанье, тем не менее, козырнул.
* * *
Если не знать, что на этой густо обсаженной елями, соснами, и даже американской секвоей территории, с аккуратно расчесанным газонами, скверами, рукотворными озерцами когда- то находился пустырь с разбросанным где и как попало самостроевским барахлом, можно было думать, что эта часть города имеет почтенный возраст и приличествующую ему славную биографию. Так нет же, ничего подобного.
Превращение из ничего в нечто началось каких-нибудь двадцать-двадцать пять лет назад, когда все самодельное старье было решительно выкорчевано и сметено, раскрывшееся пространство очищено от завалов камней, грязи и мусора, густо засыпано слоем песка, а где надо, и благодатной земли, завезенной откуда надо и в необходимых количествах. Дальше пришли землеустроители, планировщики, архитекторы, строители – каждый споро, в ударном темпе и, главное, безупречно сделал то, чего от него ждали, и вот, один за другим, здесь стали подниматься, дома, магазины, спортивные площадки, кинотеатр и даже драматический театр. Изумленный происходящим, один из местных бардов посвятил этому событию песенку с припевом «Брильянтино» поднимает паруса…» после чего, к строящемуся жилому кварталу это самое «Брильянтино» пристало уже раз и навсегда.
Горожане, ходившие сюда как на экскурсию, будучи людьми неглупыми, тотчас смекнули: цена за квадратный метр на золотых гектарах взлетит до недосягаемых высот. Так оно и случилось. Покупать и вселяться в эти распрекрасные дома стал слишком уж небедный народ: с машинами класса «люкс», домашними поварами, нянями, гувернерами и гувернантками, личной охраной и другим принадлежностями роскошной жизни. Это были люди, любящие называть себя «элитой», между тем, простонародье выбрало им другое определение, называло олигархами, а место, где они обосновались, олигархическим гнездом. Что было справедливо только отчасти. Нюанс состоял в том, что стремясь избежать резкого социального расслоения, мэрия принудила застройщиков какую-то часть домов продавать на льготных условиях. Скидка, однако, делалась не тем, кто под руку попался, а кто пусть и небогат, зато широко известен: артистам, писателям, певцам, музыкантам. Правда, значительная часть этой публики уже отошла либо отходила от активной деятельности, тем не менее, имена везунчиков были на слуху и предполагалось, что соседство с людьми из мира искусства облагородит окружающую среду, распространит ореол образованности, интеллигентности и, почему бы и нет, духовности в том числе, на нее тоже. Возможно, с той же целью были подобраны и названия улиц в «Брильянтино»: имени Комитаса, Чехова, Чаренца, и Аветика Исаакяна.
Один из таких домов стоял на перекрестке Комитаса с Чеховской и имел порядковый номер «девять». Здание представляло собой двухэтажное сооружение в форме усеченной сверху пирамиды, одна из сторон которой была фасадной и смотрела на улицу. Войти в дом можно было, миновав подстриженную «под ноль» лужайку, но прежде чем ступить на нее ногой, требовалось пройти в калитку, а если на автомобиле, то въехать в решетчатые ворота. И то, и другое открывалось из дому, после того как видеокамеры донесут до охраны всю необходимую информацию.
…К семи вечера субботы к воротам дома номер девять подъехал лоснящийся черным лаком «ЗИМ», въехал во двор, завернул за угол дома и остановился у его тыльной части. Водитель распахнул широкий зев багажника и ящик за ящиком стал выгружать содержимое под навес. Ящиков было много, потому, когда из приоткрывшейся двери выглянул человек в фартуке, шофер с делом еще не закруглился.
-Здорово!- как старому знакомому бросил ему человек в фартуке, скорее всего, повар.
-Принимай,- коротко отозвался тот, протягивая какую-то бумагу.
-Все по списку?- спросил повар.
-Один к одному.
-Тогда и смотреть нечего.
-Мамикон,- крикнул он куда-то в чрево кухни,- закусь пришла, заноси!
Между тем, на верхнем этаже дома, в просторной гостиной, плотно заставленной с умом подобранной мебелью, и, все равно, нисколько не сжавшейся от ее обилия, стол был уже накрыт. Вчерне. Все, что на нем стояло, начиная от посуды и до матерчатых салфеток, без единой морщинки ввернутых в серебряные кольца, отличалось той благородной изысканностью, которая присуща лишь домам, где не просто знают толк в красивой жизни, но и умеют ее организовать.
Соня Леонидовна, хозяйка дома, рожденная, как она беззаветно верила, для изящной жизни и которую в своем кругу называли Сюзан, как раз такой женщиной и слыла. Не сразу, но со временем. Выросшая в семье, где все было по простому: родня, еда, одежда, развлечения, взаимоотношения, да и все прочее вокруг и около, она вышла замуж за Валерия Симоновича Бежаняна, человека из другого мира. Денег у Бежаняна, владельца сети рыбных магазинов, бензоколонок, а заодно и косметических салонов, было немеряно и с каждым годом становилось больше. Сколько и на что тратила жена, его почти не интересовало, Соня же Леонидовна, вдруг и сразу дорвавшаяся до безграничного изобилия, вопреки ожиданиям оказалась женщиной расчетливой, экономной, признающей древний принцип: «Мы не так богаты, чтобы покупать дешевые вещи».
И вправду, все, что она несла в дом, было красиво, удобно, стоило немалых денег, зато служило долго, поскольку было сработано искусными мастерами, и если не считать непредвиденных случаев, не знало износу. Приобретались эти вещи частью в заграничных путешествиях, частично в модных магазинах Еревана, Москвы, и еще немалая толика добра оказывалась в доме в виде подарков от гостей, тоже, разумеется, не бедного десятка.
Вот и сейчас на необъятном обеденном столе стоял невиданной красы сервиз из Парижа, подаренный ей на именины, отдельно были разложены тарелки из тонкого фарфора, мягко отсвечивали хорошо протертым серебром ножи и вилки, на стенах выделялись канделябры старой бронзы, а задрапированные звукопоглощающей тканью стены придавали гостиной вид великосветского салона.
Круг друзей и приятельниц Сюзан был необычайно широк и постоянно видоизменялся: кто-то время от времени отпадал сам по себе, кто-то сменял отпавших, случалось и так, что кому-то в приеме неожиданно отказывали - тут Сюзан вела дело мягко, не доводя до выяснения отношений и, тем более, скандала. Самой близкой ее подругой была, пожалуй, Женя Пучинян, жена следователя областной прокуратуры и неизменный партнер по разным фитнесовским увлечениям. Скромный по сравнению с собственным благосостоянием достаток Пучинянов Сюзан не смущал, да и сама Женя с первых шагов знакомства сумела поставить себя так, чтобы вопрос «кто богаче и умнее» между ними не вставал.
Сближало подруг и хорошее знание английского языка, которым в случае необходимости, а, бывало, и просто так, они любили щегольнуть перед публикой, сражая неподготовленного слушателя водопадом иноязычных слов. Сюзан знала английский еще со школы, отшлифовала его на инофаке и довела до новых высот в Канаде, где стажировалась в качестве гида экскурсионного бюро. Не имея возможности поддерживать английское языкознание в хорошем состоянии на родных берегах, Сюзан часто звонила Пучинян и подруги, перебивая друг друга, заводили бесконечный разговор. Говорили о разном. Единственное, что не обсуждалось ни под каким видом, это дети, которых у Сюзан не было.
Изъян в деторождении обнаружился у нее на следующий после женитьбы год и как ни пытался муж делать вид, будто ничего особенного в этом ни видит, Сюзан понимала: жизнь без детей рано или поздно даст трещину, испортит супружеские отношения, отдалит друг от друга, но кроме того, чтоб винить в этом саму себя, ничего другого сделать было нельзя. За себя в этом отношении Бежанян мог быть спокоен, имея от первого брака двух сыновей, которым сегодня помогал всем, но видеть их, можно сказать, не видел. Первая жена «чистопородная стерва», как он ее называл, отомстила бывшему супругу тем, что, забрав после развода детей, уехала к матери в Ригу, обосновалась там на постоянное жительство, и теперь, чтоб увидеть сыновей, ему надо было лететь в далекую Латвию, не зная точно, состоится встреча с сыновьями или под каким-нибудь предлогом будет опять отменена. Так уже случалось не раз, но это Бежаняна не останавливало, через какое-то время он опять созванивался с супругой, договаривался о следующем визите и, положив трубку, от души говорил: «Чтоб ты сдохла, стерва проклятая!».
Оставшись без любимых внуков, родители Бежаняна стали гаснуть на глазах, а после того, как все надежды на новую невестку тоже испарились, у стариков и вовсе опустились руки. Отец вскоре скончался. После смерти мужа выносить одиночество мать уже не могла: внуков рядом нет, мужа тоже, сын вечно на работе, дома почти не бывает, отношения с невесткой не складывались и она, в конце концов, переехала к дочери. Там через год и скончалась. Так что счастье в доме Валерия Бежаняна было в большом дефиците, и то, что Сюзан пыталась заменить его бесконечными приемами да званными обедами, по существу ничего не меняло – так, видимость семейного счастья и демонстрация якобы удачно сложившейся жизни.
…Гостей ждали минут через сорок и Соня Леонидовна, поручив как обычно завершающий этап работ давней соратнице со странным именем Гильотина, удалилась в спальню в который уже раз привести себя в окончательный порядок. Зайдя в раздушенную комнату, всю в столиках с несметным количеством безделушек, Соня Леонидовна направилась к трюмо с ручными зеркалами, и, не найдя нужного, позвала помощницу:
-Гиля, зеркало где?
-Которое? – отозвалась откуда-то изнутри дома Гиля.
-Мое любимое, с ручкой из самшита.
-А, с ручкой из самшита … Оно разбилось.
-Как?! – всплеснув руками, вскрикнула Соня Леонидовна. - Кто?!..
-Валерий Павлович, сегодня утром.
Соня Леонидовна, ахнув, опустилась на стульчик. Она верила в приметы, а сломанное зеркало – предзнаменование дурного. Но ссориться с мужем, пусть даже из-за зеркала, она не могла. Тем более, что Бежанян, наверное, уже приземлился в Марселе и вернется домой не раньше, чем к середине следующей недели.
…Первые гости стали съезжаться, как это принято у подражающих «VIP»-особам, с получасовым, а то и большим опозданием. Соня Леонидовна встречала всех у порога, всем радушно улыбалась, находила для каждого приятные слова, отдавая при этом распоряжения стоящей на всякий случай рядом Гиле и, поприветствовав, провожала в гостиную.
Аперитив в доме Бежанянов не практиковали, здесь споро усаживали гостей за стол, чтоб уже потом, после сытного застолья, разойдясь по комнатам и углам, наговориться всласть. Но сегодня с рассадкой Сюзан откровенно затягивала и чтоб скрасить ожидание, Гиле было велено подкатить к гостям столики с закусками и отдельно – с напитками. Казалось, Сюзан кого-то ждала, отчего и тянула время.
Прохаживаясь с бокалом шампанского по комнате, она переходила от одних гостей к другим, старясь не обойти вниманием никого.
-У тебя всегда лучшие в мире закуски,- приобняв Сюзан за талию, сделал комплимент адвокат Илья, частый гость в доме. – Откуда такая вкуснятина берется?
-Собственноручный штучный продукт,- рассмеялась Сюзан, взяв с подноса ломтик семги на овсяной лепешке.
-Да ладно, не выдумывай…
-От Сергея Мгеладзе, если по правде. Кафе «Конгресс». Все у него свежайшее, вкуснейшее, в бесконечном ассортименте. Да еще с доставкой на дом. И, вообще, я считаю, лучше грузинской кухни только французская. Что думаешь?- повернулась Сюзан к стоящей рядом молодой женщине в брючном костюме.
-А мне все фиолетово – грузинская, китайская, тайская… Мне - только-б не было войны, и чтоб Степан не изменял. Правда, Степанушка?- развернула она лицом к себе стоящего за спиной мужчину. – А что надо делать, чтоб муж на других не заглядывался, а?
-Читать журнал «Зеркало», там написано,- ответил Степан
-Я «Зеркало» не читаю. У меня ощущение, что единственное, о чем там пишут, это сколько раз можно получить оргазм за час, неделю, месяц. А я и без них это знаю, правда, Степ?
-Не могу знать, не считал,- отмахнулся Степан.
Тут Сюзан высмотрела в углу гостиной Женю, подошла к ней.
-Что-то наш друг задерживается,- не выпуская из рук чью-то болонку заметила Женя.
-Не знаю, не знаю,- развела руками Сюзан. – Ничего не поделаешь, пора приглашать к столу.
И только было собралась она огласить свое решение, как в дверях вырос сухощавый мужчина средних лет. Костюм из дорогой ткани, наверняка сшитый на заказ, сидел на нем безукоризненно, подчеркивая все, что следовало показать публике, и, скрывая то, чему нечего было выставляться на обозрение. Подобранный под тон костюма галстук был повязан модным узлом, обувь, конечно, натуральной кожи и фирменного пошива, словом все, что на нем было и сам он сам вместе со всем, органично вписывались в интерьер гостиной и круг лиц, находившихся в ней. Вследствие чего появление нового гостя осталось незамеченным.
А тем временем, загадочно улыбаясь и делая по пути ручкой, к нему уже спешила Сюзан, но, не дойдя до гостя, поманила рукой какую-то даму, так что подошли они к нему уже вдвоем.
-Вот, познакомься - это Гера,- представила мужчину Сюзан.
-Нафталия,- протянула руку женщина.
-Давно не слышал такого имени, очень приятно. -Герасим,- назвал себя мужчина.
-Проходим,- господа, проходим,- повела их за собой Сюзан и показала на стулья рядом.
-Мне очень приятно вас видеть,- почему-то робея, обратилась к мужчине Нафталия.
-Это говорит о вашем хорошем вкусе. Ничего другого пока сказать не могу,- ответил ей Герасим, помогая устроиться за столом.
Посмотреть со стороны, могло показаться, что эти двое, Герасим и Нафталия, не только давние друзья, но и вполне себе супружеская пара. Не прекращая оживленного разговора, Герасим предлагал соседке еду, спрашивал, как она ему нравится, и не забывал наполнять бокал вином. Сам, однако, не пил ничего алкогольного, если не считать старомодного крюшона, приготовленного на кухне Сюзанн по полузабытым рецептам.
-Вы счастливы в браке?- вдруг спросил соседку Герасим.
-Безусловно,- ответила Нафталия.
-В таком случае – вы восьмая.
-То есть?..
-То есть… Короче: в начале прошлого века во всей Москве насчитывалось всего лишь семь счастливых пар.
-А вы откуда знаете?
-Из газет.. Вот слушайте. Соцопрос, организованный в 1912 году одной из газет, показал, что жен, бросивших мужей, было - 1362, мужей, бросивших жен – 2371. Супругов, расставшихся по собственной воле - 4120, супругов, ненавидящих друг друга, но живущих вместе – 162 320, супружеских пар, которых свет считает счастливыми, а сами они не думают так -1102 и, наконец, действительно счастливых – всего семь. Как вам такая картинка?
-И зачем вы все это знаете и как все это помните?- удивилась Нафталия.
-По служебной необходимости,- коротко ответил Герасим.
…Где-то к часу ночи, когда застолье начало стремительно затухать и первые гости потянулись к выходу, Нафталия с Герасимом все еще сидели за столом, правда, теперь уже чайным. Что-то обсуждали. Больше говорила Нафталия, похоже, допытывалась, Герасим – отвечал. Затем оба поднялись, попрощались с хозяйкой дома, вышли во двор.
-Гера, вы меня знаете плохо, я от своего не отступлюсь. И не сомневайтесь.
-Что-ж,- не стал возражать Герасим,- пусть так. И, чуть помедлив, добавил. –Но, знайте, из яичницы яйца уже не сделаешь. Могу сказать и так: что упало, то пропало. Помните об этом.
Расставаясь, Нафталия протянула ему руку. Пожав мягкую ладонь, Герасим вдруг обнаружил в своей руке ключ. Положил его в карман и пошел к своему «БМВ». Адрес, который назвала ему Нафталия, он, конечно, помнил, но знал: ключ ему не понадобится. В данной конкретной ситуации любовная интрига решительно исключалась – это правило он не нарушал никогда.