ПОЛУЧКА
Ближе к обеду во двор Шацкого заглянул Портнов.
- Зинка в банк поехала, - выпучив глаза, сказал тихо, словно поведал немыслимую тайну. - Собирайся!
Портнов чуть не выпрыгнул из своих потрепанных порток, в которых уже и за калитку стыдно выходить.
- Сейчас, переоденусь!..
Зина была кассиром шахтной кассы, и если с утреца помчалась в банк, то после обеда на шахте начнется традиционный и ежемесячный праздник под ласкающим слух названием - получка!
Не всем, конечно, горнячкам в этот день повезет. Кому-то после обеда заступать на смену. Значит, праздник пройдет без них. Они, конечно, могут свое наверстать, получив причитающиеся суммы уже на следующий день. Но ведь снова нужно будет идти на работу, снова после обеда опускаться под землю.
Не позавидуешь и тем, кому в вечернюю смену. И деньги вроде бы на руках, а выпить нельзя! Потому что через несколько часов - тоже на работу.
Особенно в получку не любит эту вечернюю смену начальство!
- Какой тебе, нахрен, отгул?! - орет на заметно подвыпившего работнич-
ка. - Ты знал, что тебе на работу? Зна-ал… Ты знал, что в забое каждый человек на счету? Зна-ал… Знал, что без тебя некому будет взрывнику помочь? Зна-ал… Нахрена ж ты тогда пил?!
Горнячок мнется, сопит, вытирает со лба набегающий пот. Но от стола не отходит.
- Иди, иди, - скривив лицо, машет рукой начальник. - Иди и не дыши на меня!
Однако начальник тоже человек. И, успокоившись, может подмахнуть заявление. Или закроет глаза на то, что звено это поедет в шахту без одного человека. Как-нибудь поднатужатся, выполнят наряд. А по выезду на-гора пусть ожидает их с магарычом…
Шацкому и Портнову еще повезло - им сегодня в ночную. Можно и выпить немного и перед работой до полуночи поспать. Повезло и тем, кто работает с утра. Выедут на поверхность, наскоро помоются в бане и бегом - в кассу.
Портнов скоренько переоделся, натянув легкие летние брюки и заметно вылинявшую футболку. Ничего, сойдет. Не на танцы.
Пошли, побежали друг за другом по узкой тропинке, протоптанной по меже полевых хозяйских огородов. Так - ближе к шахте, так - быстрее. Тут, главное, вовремя занять очередь, на себя и на друзей, которые сейчас на работе. Потому что и у кассы, и в участковых кабинетах, где тоже выдают зарплату, всегда очередь, всегда давка. А порой доходит и до ссоры.
А ведь, казалось бы, чего проще: подошел, стал за кем-то и стой, жди своей очереди, без толкотни, без желания пролезть вперед. И не будет никаких ссор, никаких обид и оторванных в давке пуговиц. Но так не бывает. Никогда не бывает! Нужно натолкаться, наругаться, с жадностью схватить протянутые кассиром "червонцы" и с сияющей от счастья рожей начать протискиваться назад.
- Получил? - завистливо спрашивают стоящие в хвосте.
- Получил!
- Смотри же, не нажрись!
- Пош-шел ты! Сам нажрешься, как скотина!
- Хи-хи-хи!
- Ха-ха-ха!
Нажрутся многие, но не все. Большинство все-таки людей нормальных, не забывающих о семье, о детях. Но и нормальные не прочь в этот день посидеть с бригадой где-нибудь под кустиком, выпить стаканчик и поговорить…
На шахту Портнов и Шацкий прибегают вовремя. Весть о том, что Зина поехала в банк, уже гуляет по поселку. И в контору тянутся со всех сторон люди.
- За кем будем? - не доходя до кассы, выкрикивает Портнов, боясь, что кто-то обгонит их, опередит.
- За Тимошуком!
- А где он?
- Покурить пошел.
- Тогда мы за ним. Только ж мы занимаем на все звено!
- Да хоть на весь участок! Все равно после нас!
Это так: после нас хоть потоп! Мы получим, а вы как хотите. Хоть толкайтесь, хоть деритесь, хоть носы друг другу расквасьте. Не подерешься - не погуляешь!
Заняв очередь, два соседа поглядывают на часы. Может, и рановато еще, придется долго ждать, но ладно уж. И, сдав свою очередь, уже спокойно идут к выходу, на крыльцо, где нетерпеливо покуривают другие шахтеры.
Шацкий высокий, широкоплечий, чуток сгорбленный, отчего руки его, кажется, чуть ли не достают колен. А что делать, если уже лет пятнадцать в лаве, угольном забое, где ему приходится в три погибели сгибаться!
Портнов же, наоборот, невысокий, пухленький. И руки далеко не богатырские. Тоже пухлые и короткие. Поэтому в бане всегда просит парней потереть ему не только спину, но и задницу.
- А то сам не достану, - каждый раз объясняет он, - руцки короткие.
Он вроде бы и не шепелявит, но слово "ручки" произносит именно так.
- Может, пойдем, на лавочку сядем? - спрашивает он Шацкого.
Можно и на одну из лавочек, которые стоят в небольшом сквере, у памятника погибшим в войну шахтерам. Под памятником, конечно, никакой могилы нет. Отцы и деды нынешних шахтеров полегли далеко отсюда, на знаменитом Миус-фронте, сражаясь с фашистами в составе двух Шахтерских дивизий. Но место это для горняков свято и в праздничные дни украшено живыми цветами.
Они спускаются с высокого крыльца, усаживаются на свободное место. Вот отсюда и будут наблюдать. Как только покажется машина с кассиром - так и бежать к кассе. Очередь - очередью, но всегда найдется какой-нибудь баламут и обязательно перебаламутит, поломает всю очередь, и тогда уже все рынуться к окошку, отталкивая другу друга локтями. Попробуй потом докажи, что ты стоял за Тимошуком, которого сейчас и на крыльце не видно.
Вот таких разгильдяев Портнов больше всего не любил! Да дождись ты, свинья, следующего человека, сдай ему очередь, а потом уже иди курить. Так нет же - займет за кем-то и начинает шататься по коридору, что-то рассматривая. Двадцать лет проработал, все давным-давно здесь изучил, и все равно ходит, всякую чепуху читает.
Иван, одним словом! Долболобый Иван, которого ни в жизнь не приучить к порядку.
(Тимощук вовсе и не Иван, но Портнов именует этим именем всех разболтанных и недисциплинированных мужиков!)
Так и сидели, будто на иголках, все время поглядывая на дорогу. И когда появился приметный зеленоватый "бобик", тут же подскочили и бегом к кассе.
Но машину с кассиром заметили не только они. С крыльца дружно полетели окурки, все кинулись к своим очередям.
Портнов и Шацкий оказались у кассы, конечно, не первыми. И далеко не первыми. Подскакивали и пробирались вперед те, кого они тут раньше не видели.
- Эй, мужики, вы стояли?
- Конечно, стояли! Во-он, за этим, за машинистом…
По фамилиям далеко не все знают друг друга, но помнят - кто и кем работает.
Очередь пока еще аккуратная, один за одним. Но вот прибежал один припоздавший, другой… В очередь им уже не втиснуться, стоят сбоку, а с этого и начинается толпа!
Мужики начинают напирать, чтобы не пропустить какого-нибудь наглеца.
- Эй, впереди! Не пускайте! Никого без очереди не пускайте. Пошли они…
Появляются новые лица, ищут глазами знакомых. Знакомые стараются их не замечать.
В окошке кассы наконец что-то звякнуло и оно открылось.
И этот радостный и долгожданный звук вызвал всеобщее: "ох"! Очередь зашевелилась, стоявшие сзади с какого-то черта наперли на передних, будто этим могли продвинуться ближе к кассе.
- Да не давите, не давите, мудаки! Что ты ко мне прижался?! Что я тебе - баба?
- Ги-ги-ги!
- Смотри, Петро, а то он тако-ой…
Какой - такой - парень не объясняет, но обвиненный в чем-то нехорошем подается назад и зло поглядывает на шутника: что, давно в рыло не получал? Или давно от асфальта не прикуривал?
Зина выдает медленно. Или просто так кажется. Пять минут на месте, десять минут на месте… Наиболее нетерпеливые вытягивают шеи: что вы там возитесь?!
Наконец вроде бы подвинулись. Но тут появилась молодежь!
Никого из этих пареньков на шахте раньше не видели, но они дружно проталкивают к окошку кассы своего знакомого, которого, по всей видимости, будут сегодня "доить". Проталкивают нагло, не обращая внимания на выкрики:
- Эй, пацаны, вы куда?!
- Совсем обнаглели!
- Совесть же надо иметь!
Нашли с кем говорить о совести!
Вместе с этой пацанвой и Коля Юдин, друг знаменитого Вовки Мустафы. Он поворачивается к одному из кричавших, делает удивленные глаза и укоризненно качает головой.
- Мужик, ты по городу ходишь? Ходи! Но херню не городи.
Отчитывает весело, безо всякой угрозы, но очередь сразу умолкает.
Паренька проталкивают к окошку, он вне очереди получает деньги, и радостная компания начинает движение назад.
Коля Юдин снова задерживается и к чему-то многозначительно произносит:
- Осел останется ослом, хоть нае…ни его граблями!
И разобиженные наглостью молодежи мужики начинают мстить… друг другу! Очередь ломается, каждый старается побыстрее добраться до окошка. Вот тут-то и бока мнутся, и пуговицы отлетают.
- Эй, не давай без очереди!
- Не давай!
Кому кричите, олухи?! Зине кричите, кассиру? Так ей все равно - кому выдавать. Кто протянул книжку - тому и выдала. А вы уж тут сами за порядком следите.
Но порядка как не было, так и нет. И никогда у нас не будет.
Мы же не немцы, не японцы… У нас, говорят, своя, особенная, гордость…
Наконец получают свои законные и Портнов с Шацким. Парни с бригады все-таки не успели выехать на-гора. А если и успели, то не успели помыться. Ничего, пока выедут да получат деньги, Портнов с Шацким скинутся и на всю бригаду наберут выпить и закусить. А рассчитаются с ними потом.
В лесок, что ниже шахты, сегодня, конечно, не пойдут. В лесок ходят обмывать отпуск. Тогда угощение готовит сам отпускник. И обмывают на совесть, с песнями и состязаниями в борьбе. С Шацким, понятно, никто и никогда не соперничает, он и в одиночку троих завалит. Не мастак в этом деле и Портнов. Если собственную задницу не в состоянии в бане вымыть, то куда ему бороться?!
Но парни, подвыпив, борются и даже, бывает, ломают друг другу руки-ноги, после чего отправляются на "больничный".
Сегодня же ничего подобного не будет. Идти в лес с деньгами - дело опасное: если не потеряешь, то по дороге домой может шпана встретить. Так что лучше с шахты завернуть на небольшой зеленый пятачок, где в получку всегда кучкуются мужики.
Пока мотались да покупали, выехали из шахты и остальные. Выехали, также потолкались в очереди и, довольные, выбрались на свежий воздух.
- Ну, что, порядок? - спросили у Портнова и Шацкого.
- Поря-ядок! - показали те два пакета.
- По сколько там с носа вышло?
- Сейчас посчитаем.
На пятачке, под скромными кленами, разумеется, никаких удобств. Но пару газет нашлось, чтобы подстелить под закуску. Нашли и припрятанный ранее стакан, завернутый в бумагу.
- Из одного придется?
- А куда ж деваться? Не ресторан.
- Да я могу и из горлА!
- Мало чего ты можешь! Мы нальем себе по сто, а ты все двести заглотнешь!
- А тебе жалко?
- Жалко!
Быстро порезали колбасу, пирожки с ливером. Остренького ничего нет, но не все в этом остреньком и нуждаются. Один, выпив, только утерся и, шагнув в сторону от "стола", сразу полез за папиросами.
- Да ты хоть закуси!
Молчит, только отмахивается. Да пускает густые струи дыма.
Этот всегда так, чтобы покрепче "взяло". И оно берет. Да иногда так берет, что приходится, заразу, вести домой под руки.
Наливают каждый себе, и никто не наглеет, полстакана - и довольно. Не набрасываются и на еду, хотя после смены все голодны. Размеренно жуют, довольно поглядывая на ряд полных бутылок. Это же сколько еще впереди такого блаженства и счастья!
- Ну, что там сегодня?.. - тоже слегка захмелев, интересуется Портнов. Поддав, он, в отличие от Шацкого, любит поговорить.
- Да то, что и вчера, - с легкой язвинкой отвечает один. Что за дурная мода - выпив, сразу начинать про работу?!
- Все нормально, - смягчает его слова звеньевой. - Порожняк был, начальство не надоедало.
У всех парней ярко подкрашены углем глаза. Кто моложе, те вообще не особо стараются их вымывать, щеголяя перед девчатами. Пожилые же горняки и мылом моют, и полотенцем стараются вытереть. Пожилым такая "раскраска" ни к чему. Даже как-то неловко носить вокруг глаз такие "тени".
Закусив, повторяют. Потом уж закуривают и остальные. Одни сидят на траве, другие переминаются на ногах.
Получка, почти праздник. Собственно, почему - почти? Праздник и есть, регулярный праздник для усталой шахтерской души. Это ж только представить: треть всей своей жизни шахтеры не видят солнца! Треть жизни проводят под землей, не зная, выедут ли живыми-здоровыми на-гора или примут здесь свою смертушку! Мало ли их, друзей молодых и здоровых, уже сожрал этот подземный молох! Колю вот Болото не так давно со всем его звеном похоронили…
- Помянем?
- Помянем.
- Царство им Небесное.
Все уже слегка охмелели, не любящий же закусывать - вообще окосел!
Это что же - снова кому-то вести его домой?
И это не вопрос. Кто там поблизости его живет? Портнов и Шацкий? Вот они и поведут…
Невдалеке сидит такая же компания. Но разговоры там уже на повышенных тонах. Значит, больше выпили.
Слышится громкий мат, один уже вскакивает с земли, сжимает кулаки. Поднимаются и другие, стараются его успокоить. Но парня это еще сильнее раздражает.
- Да пошли вы все… жополизы! - кричит он, отталкивая протянутые к нему руки. - Молитесь на него, на этого бригадира сраного! Завтра скажет вам, чтобы жен своих по очереди к нему водили - и будете водить! Пошли вы…
Парень поворачивается и быстро уходит, почти не выбирая дороги.
- Э! Э! Смотри, куда прешь! - кричит ему соседняя компания. - Тут же "стол"!
Портнов настороженно поглядывает по сторонам. Драк и скандалов он не любит и боится их. Шацкий, говорят, смолоду крепко дрался. Так он же, глянь, какой здоровила! А потом еще в десантуре служил, разным приемам обучился. Хорошо, что они соседи, и Шацкий никому Портнова в обиду не даст.
- Серега Чмырь, - глядя парню вслед, говорит один, - хороший парень, но как поддаст - сразу на скандал…
- Потому и на скандал, что справедливый, - будто нехотя соглашается другой. - И гордый.
В кругу сидящих покашливают.
- Все мы гордые, пока молодые да при здоровье, - философски, но уже пьяненьким голосом, выдает пожилой Алексеевич. - А как прижмет жизнь, так и… притихнешь…
У Алексеевича, поговаривают, гуляет жена. Раньше гордился, что она намного моложе его и красавица. А теперь сник, согнулся, одно вздыхает да прячет от людей глаза. И уже не любит, когда начинают анекдоты про баб.
Серега вот Чмырь только что вспомнил про своего бригадира. А вот у них бригадир мировой мужик! В отпуске сейчас, поехал радикулит лечить. А то бы тоже сидел сейчас вместе с ними. Он и в шахте пашет наравне со всеми. И мотается снизу вверх по лаве на четвереньках быстрее любой обезьяны. Как и все, черный, мокрый от пота. Блестят только глаза да желтая, с якорем, пряжка.
Бригадир в отпуске; значит, главным сейчас за "столом" звеньевой. Он тоже в годах, крепкий, с мускулистой шеей. Когда поворачивает голову - на шее пролегают тонкие розоватые полоски, под которым гуляет кровь.
- Надули немного, - как бы нехотя говорит он, выпуская из ноздрей струи табачного дыма. - Обещали больше заплатить…
- А они всегда обещают! - тут же подключается известный в бригаде ворчун. - Они всегда нам, дуракам, обещают!
На него посматривают как на зануду. Кто поумней, тот понимает, что звеньевой затеял этот разговор не для того, чтобы перемыть косточки начальству.
- Да чего там… Нормально заплатили, - говорит другой. - Если и дальше будет так, то можно работать.
- Не-е, ну обещали-то больше, - снова роняет ворчун, но уже тише.
- Ты, Иван, если себя дураком считаешь, так и считай, на то ты и Ванька, - поглядывая на Шацкого и надеясь на его поддержку, говорит ворчуну Портнов, - а нас в свою компанию не записывай!
- О-о, умный выискался, - дергается ворчун, - короткие "руцки"! Задницу научись мыть!
Парни смеются.
- Ладно, не ругайтесь! Наливайте лучше еще.
Далее разговор уже не общий, начинают каждый о своем.
- Может, зайдем по дороге… да по кружке пива?
- Конечно, зайдем! Водка без пива - деньги на ветер!
- Смотрите, намешаете… Будете потом…
- Ничего, одна кружка не помешает.
Шацкий такой, что тоже бы пропустил кружку-другую. У него это почти залпом получается. Но Портнов отговаривает:
- Это лишнее! Им-то до утра отдыхать, так что можно и пивка выпить, а нам с тобой сегодня среди ночи подниматься.
Шацкий соглашается. Как и всякий богатырь, он добродушен, но и задирать его не смей! Заведешь - не остановишь!
Не любящий закусывать мужичок все-таки пожевал какую-то корку, но было поздно: ноги отказывались держать.
- Хлопцы, - просит звеньевой, - доставьте его домой. Не бросать же здесь дурака!
Портнов и Шацкий берут слабака под руки, но он еще сопротивляется, выворачивает шею, - посмотреть: не осталось ли там еще в бутылках?
- Ты ото иди, иди, - недовольно выкрикивает Портнов, понимая, что ему теперь мучиться с этим… раклом до самого поселка!
Шацкому, может, оно и не в тягость, он бы мог такое чучело и на руках отнести. А Порнову приходится со своей стороны прилагать все усилия, чтобы придерживать ослабевшую тушу.
Они отдаляются от пятачка, где до темноты задержатся самые стойкие и самые жадные до выпивки, переходят асфальтированную дорогу, бегущую к шахте. Дальше к поселку пойдет та самая тропинка, по которой они шагали сюда.
Троим на ней не поместиться. Значит, придется топтать людям огороды.
А ноша все тяжелее. Привык, зараза, что его частенько так водят и вообще не хочет ноги передвигать.
Тройка мужиков останавливается. "Коренной" их стоит, безжизненно свесив на грудь голову.
- Слушай, - неожиданно выдает Шацкий, - а долго мы еще этого мудака будет домой таскать? Сколько можно! Давай грохнем его здесь и в кукурузе зароем!
Парень от услышанного вздрагивает, мотает головой и, резко оттолкнув-
шись от ведущих, на полусогнутых вырывается вперед!
- Сволочи-и! - орет он и бежит дальше.
Шацкий смеется своей же шутке громоподобным смехом. Портнов радостно подхихикивает. И оба, довольные неожиданной развязкой, гуськом топают дальше…
А уже через шесть часов, успев кое-как отдохнуть, побредут этой же стежкой на смену: при полной луне, подсвечивая себе дорогу фонариками. Побредут молча, только сопя да протяжно вздыхая. Да и какие разговоры, какая радость, если впереди долгая, изматывающая душу и тело ночная смена! В такую вот "ночную" чаще всего случаются и несчастные случаи. И если, не дай Бог, у тебя останется хмельной запах, то на тебя же всю вину и свалят!
Те же, кто работал в утреннюю смену, еще забредут в пивную, заполируют водку пивом, немного пошумят, немного поссорятся с уборщицей, которая не любит, когда ее принародно хватают за задницу, и даже попросят одного из своих парней прочесть им наизусть недавно напечатанную в местной газетенке шуточную оду про выпивку.
- Сам написал - сам и читай!
- Тогда слушайте…
ШАХТЕРСКИЙ ПРАЗДНИК "БУТЫЛЕК"
В трудом прославленном Донбассе,
Где добывают уголек,
Известен даже в первом классе
Шахтерский праздник - "Бутылек".
Хоть праздник этот достославный
В календарях и не найдешь,
Но празднуют его исправно
И старики, и молодежь.
Тут объяснить, пожалуй, стоит,
Что б было все понятно вам,
Что "бутылек" - ни что иное,
Как восемь раз да по сто грамм.
Да чтоб в лесу или на даче
(А вдруг откажут тормоза?),
Потом пивка еще в придачу,
Чтоб не слипались вам глаза.
Хоть ты от выпивки, друг милый,
Ну, скажем так, совсем далек,
Но Бог избавь и Бог помилуй
Тебя зажилить "бутылек"!
Хоть именины, хоть поминки,
Родилась дочка иль сынок,
Или успел зарезать свинку -
Будь добр поставить "бутылек".
В стеклянной банке - самогончик,
Чистейший, как младенца сон.
Ну, и неплохо б, между прочим
Хотя б какой-то закусон.
И в рощице, что с шахтой рядом,
Под развеселый птичий гам,
Бригада, справившись с нарядом,
Твои отведает сто грамм.
Тут и отбросить бы заботы,
Так нет же - хором закричат
Все про дела да про работу.
Как на работе - про девчат.
Припомнят самый свежий случай,
Не успокоившись никак,
Что вот диспетчер, гад ползучий,
Не дал под лаву порожняк.
Потом песняк про полустанки,
Про годы яростные те,
Когда отцы их рвали танки
На безымянной высоте.
И анекдоты про Чапая,
Что был любимцем всей страны…
А виночерпий все черпает
И разливает в стаканЫ.
Но - вечереет. И до ночи
Неплохо бы домой успеть.
И, кажется, что нет уж мочи
Не то что пить, но даже петь.
Пошли, подкашивая ноги
(Быстрей бы на родной диван!),
Цепочкой рваной по дороге,
Как поредевший караван.
Или как ежики в тумане -
Набушевавшийся народ.
И кто-то всхлипнул про маманю,
Что ждет его который год.
А кто-то - про родного батю
(Хоть сам давно уж ветеран),
Который в Польше, в медсанбате,
Скончался от тяжелых ран.
И вот они уже как братья:
Такие бредни разведут!
И после дружеских объятий
Друг друга под руки ведут.
И эти слезы, и объятья,
И путь, что долог и далек,
Все тоже сводится к понятью -
Шахтерский праздник "Бутылек".
А дома - женушка с качалкой:
- Какой ты, к черту, будешь муж?!
А утром - злобный вид начальства -
И это сводится к тому ж.
А если вдруг в ночную надо,
То, чтобы в полночь не вставать.
Ты и получку, и награды,
Да и жену готов отдать!
И все ж встаешь, держась за стулья:
Ох, и нудит, едрена вошь!..
И, как столетний дед сутулясь,
По темным улицам бредешь.
И проклинаешь все на свете:
- Что б я еще хотя бы раз… -
А месяц, сволочь, нагло светит,
Как чей-то любопытный глаз.
В мозгах стучит, желудок режет -
Страшней, чем в Дантовом аду!..
И праздничек такой не реже,
Чем сорок восемь раз году!
2017 г.