Волобуев Геннадий - Ирина Алексеевна (Часть вторая)

Часть вторая

Какая она – моя деревня?
Полная самых разных надежд, страхов и сомнений,  юная учительница, ехала в деревню с тем необходимым багажом знаний, который всё же позволял ей надёжно влиться в новую жизнь. Её свободно раскиданные по плечам вьющиеся русые волосы да короткое  до колен красивое платье в горошек,   привлекали внимание попутчиков. Она  тоже изучала пассажиров маленького заезженного автобуса: «Кто они вот эти старожилы деревень, как они её встретят там, на месте?» Рядом с ней сидит пожилая женщина. У её ног большая сумка. Попутчица, как и все пассажиры,  легко одета. В автобусе душно. Женщина широким взмахом одной руки сдёрнула с головы лёгкий ситцевый набивной платок с красивым рисунком по краям и со вздохом облегчения положила его на колени.  На ней было  просторное  платье намного ниже колен, короткие рукава чуть прикрывали полные загорелые руки.
– А вы, девушка, до «конечной», или где-то поближе сходите?
– До конечной!
– А! Значит, в нашу деревню! Погостить, или на работу?
– На работу! В школу!
– Наверное, вы будете нашей новой учительницей? А школа у нас самая лучшая из всех соседних деревень, красивая. Её ещё до революции построили. Ребят, правда, немного. У вас там «свои» есть или подселитесь к кому?\
– Да нет никого, поищу место у кого-нибудь!
– Тебя-то, милая, как зовут? – перешла соседка на фамильярный тон, будто они знакомы уже много лет.
–  Ирина, Ирина Алексеевна.
 Ирина на минуту смутилась, зачем это она вдруг добавила отчество. Подчеркнуть, что она учительница или в ответ на вольность незнакомки? Вот глупая!
– Зовите меня просто Ирой. А ваше имя скажите.
– Мария, – тётя Маша. Кстати, тебе не надо искать, где можно поселиться. В нашей деревне есть учительский дом.  Сейчас там будет жить только  Нина Михайловна. Екатерина Ивановна уехала весной. Вот ты вместо неё и поселишься в этом  доме. Вам вдвоём  будет веселее. Да и соседи  хорошие: Гарины. Хозяин – председатель колхоза, а его жена – фельдшер.
Ирина долго слушала Марию, рассеянно смотрела в окно. Она пыталась представить себе незнакомую деревню, дом и будущих коллег.
Пыльная, извилистая дорога вырывалась внезапно из тёмного высокого сосняка и пересекала огромное равнинное поле до самой реки – широкой и полноводной, спокойной по-настоящему величавой. Стоило только постоять на её берегу, с которого открывался вид на серовато-голубой простор, как в душе начинала звучать музыка, хотелось запеть простую народную песню. По берегам реки располагались небольшие деревеньки. Почти все они возникли в восемнадцатом веке и походили друг на друга. Широкие улицы были  вытоптаны скотом.  Редкие тополя или берёзы, кусты рябины или черёмухи затеняли фасады домов. Срубы колодцев с бревенчатыми вОротами  или «журавлями», оживляли вид старых и тихих усадеб. Прилегающие к домам участки земли не огораживались высокими плотными заборами. Прохожие видели через весь большой двор хозяйственные постройки, скот, который каждый хозяин держал для пропитания семьи, большую поленницу дров, а под навесом сарая – какой-то нехитрый инвентарь. За всем этим рядками примостились около десятка грядок с овощами.  Дальше – большое поле с картошкой. Без неё не обходилась ни одна семья. И хотя люди пережили коллективизацию, войну и другие напасти нового времени, во всём облике деревни оставались следы былой крестьянской свободы, традиционного культурного быта, заботы о своём родном гнезде. За более чем двести лет жизни на этой земле родились и умерли многие поколения, даже старые погосты растворились в её плодородной почве и  не оставили никаких следов.  Многие семьи перемешивались в родственных связях по многу раз, и о корнях династий можно было догадываться только по одинаковым фамилиям разведённых временем людей. Никому в голову не приходило проследить свою родословную историю. Жили себе и жили на тихой благодатной земле люди, тем и были счастливы.
Деревенька, куда направлялась Ирина, раскинулась неподалёку от соснового бора. С южной стороны её протекал полноводный ручей, больше похожий на речку, который впадал в равнинную Большую реку. За северной окраиной  плескалось от лёгкого ветерка  озеро с заросшими камышом берегами. На его противоположной стороне виднелся старый, наполовину погибший  лес. Там было заболоченное место. Из его недр поднимались высоко в небо высохшие останки сосен. Их оголённые кривые ветви напоминали крючковатые пальцы фантастических существ, какие порой рисуют художники в книжках, где непременным персонажем является сказочно-колоритная в своём нищенском одеянии и хитроумная колдунья «баба Яга».  Это место деревенские жители старались обходить стороной. Рассказывали всякие страшные небылицы, и в подтверждение тому говорили сомневающимся: «А вы сплавайте туда ночью, услышите  глухие, протяжные звуки.  Будто «духи» какие шепчутся. Иногда, бывает, они  свистят, как Соловей-разбойник». Чистое прозрачное озеро, на котором сельчане постоянно рыбачили, было полно карасей, плотвы, окуней и другой рыбы. Передвижения их косячков хорошо были видны с поверхности. Ближе к погибшему лесу со дна поднимались красивые тёмно-зелёного цвета водоросли, в которых исчезали эти рыбные стаи. Когда здесь рыбачили женщины, они подолгу вглядывались вглубь, любовались подводным миром, принимали от него спокойствие и умиротворённость. Житейские трудности и невзгоды на время отходили в сторону.
Широкая полоса земли от соснового бора до Большой реки жила своей  вольной и живописно-многоцветной жизнью.
Ирина не раз бывала неподалёку от этих мест, когда  с отчимом и мамой ездила на рыбалку или сенокос. Там в перелесках на еланях им отводили угодья и в июле они всей семьёй на стареньком мотоцикле с люлькой ехали косить сено. Если старшие хорошо владели литовками, то Ирине пришлось немало потрудиться, чтобы освоить этот древний инструмент. Поначалу он казался ей тяжёлым и несуразным. Острый на изгибе конец часто впивался в землю или корень густой травы.  Надо было помучиться, чтобы быстро его выдернуть. Она боковым зрением видела, что родители уходили вперёд, и надо их нагонять. Особая драма разыгрывалась, когда литовка попадала на осиное гнездо, а яркое солнце палило в лицо, солёный пот застилал и пощипывал  глаза. Самое  воинственное насекомое – оса, обязательно пикировала прямо в глаз или в нос, и тогда начинался ад. Ирина, отбросив далеко от себя острый инструмент, с визгом бежала к холодному ручью и плашмя бросалась в мелководье. Этого было достаточно, чтобы сбить боль и те ощущения добровольной пытки, что обрушила на неё природа. Весело и смешно, даже романтично, становилось через много дней, когда исчезали самые неприятные ощущения, сено стояло в копнах, а на улицах городка не летали эти противные злые насекомые. Сейчас Ирина с ностальгией рассматривала знакомые места и мечтательно про себя улыбалась.
Вдруг её лицо омрачилось.  Грустная тень пробежала в глазах. Ирина вспомнила, как в один из засушливых годов они с большим трудом накосили худосочной травы на стог сена. Дождались первого снега, чтобы можно было вывезти его из леса на санях. Когда отчим  приехал на место, стога там не оказалось. Ушлые бездельники опередили его.  А  без сена нет и коровы. Пришлось её продать. Так семья надолго осталась без кормилицы.
Дорога располагала к воспоминаниям. Соседка не донимала разговорами, думала о чём-то своём. Перед Ириной всплывали в памяти недавние годы, когда её родители в поисках лучшей жизни уехали из Сибири на Кавказ. Жили в горах близ Мацесты. За неимением там школы девочке с пятого класса и по восьмой пришлось  учиться далеко от дома. Жила в интернате. На всю жизнь ей запомнились учителя, которые научили всему: легко выполнять домашние задания, готовить простую и праздничную пищу,  шить, вышивать, дружить, любить.
Вот дорога вынырнула из тенистого леса на светлый простор.  Здесь среди чистого хлебного поля виднелись берёзовые околки, которые прижились на земле небольшими островками  и скрашивали золотистый пейзаж большими зелёными пятнами. Летом по краям поля, и вплоть до берегов Большой реки, оставались не тронутые человеком полосы земли, заросшие душистыми травами, которые своим пёстрым  многоцветием  не только украшали пейзаж, но и насыщали воздух запахом клевера, душицы, кипрея  и зверобоя. Местами  на волнах трав можно было увидеть  белые островки ромашек. Кто здесь остановится, услышит жужжание бесчисленных ос, пчёл, комаров и стрёкот кузнечиков. Ближе к осени на поле загораются красно-бурыми огнями ранее белые поля с гречихой. Запах её нектара как бы призывает бесчисленные пчелиные семьи с округи на праздничный сбор, и они усердно здесь трудятся, не пропуская ни один цветок.
Но не всё в том многожизненном и красивом мире радовало глаз путника, а тем более, крестьянина. Шагая по другой, извилистой и пыльной дорожке, которая змейкой пробиралась через перелески, пересекала кое-где хлебное поле и бежала параллельно основной дороге, человек со страхом и брезгливым выражением лица порой наблюдал полчища больших зелёных тварей – точную, но в большем размере,  копию кузнечиков, которые назывались саранчой. Они прыгали по дороге, перелетали большими скачками, шевелились живой массой под ногами, не обращая внимания на то, что часть их бесчисленного семейства превращается в зелёную слизь под ногами идущих или колёсами автомобиля. Эта напасть, подобная монгольскому нашествию, поднимает на войну с ней все крестьянские силы, технику, химические ресурсы, и начинается настоящий бой. Кто кого. Бывало, что побеждали эти зелёные твари и оставляли без хлеба целый район.
Большое озеро близ деревни хранило ещё одну тайну. Загадочным было то, что оно порой меняло свой уровень. Старожилы говорили, что озеро соединяется с Большой рекой. А мальчишки рассказывали в школе, что они с родителями видели пещеру на заросшем колючими кустами облепихи крутом берегу. Она обнажается редко, только в годы большой засухи, когда падает уровень воды.
Натужено и басовито, с хрипотцой, изношенный почти до предела мотор, двигал старенький автобус через все эти красоты, исторические селения и крутые берега, окутывая их облаком желтоватой пыли, пока не оказался на маленькой площади в центре заветной деревни, на «конечной» остановке.

                                                            Старый сундук
С неподдельным любопытством Ирина, ступив на незнакомую землю, рассматривала  убогий сельмаг, а неподалёку от него – контору колхоза и клуб. Она сразу же опознала стоящую напротив школу по той картинке, которую словами обрисовала тётя Маша. Это было, добротно срубленное ещё до революции, здание.  В отличие от всего, что его окружало, оно выглядело по-особенному. Крыша была покрыта железом, окрашенным в красный цвет. Фасадный и два боковых её ската венчали небольшие фронтончики, что придавало зданию школы торжественный вид и выделяло её на всём пространстве деревни. Сразу было видно, что прежние архитекторы и строители придавали большое значение внешнему облику своих детищ. Украшали их классическими  портиками, башенками или куполами  с пиками, похожими на шлемы русских богатырей. Всё это вызывало у хозяев или прохожих особое приподнятое настроение, чувство одушевлённости строения. Только борьба с «излишествами», которую провозгласил недавно глава государства, надолго оставила города и сёла без подобных «радостей».
Школа была четырёхлетняя, с двумя классными комнатами. Ученики занимались в две смены. В каждом классе – по три высоких окна, обрамлённых с улицы строгими по архитектуре  наличниками. Отопление шло через две встроенные в стены круглые печи в металлической оправе чёрного цвета, с обручами. Внешняя часть печей  была в классах, а внутренняя – в коридоре, откуда истопница их подтапливала. Туалет, проще говоря, дощатая уборная, отстоял от школы на почтительном расстоянии в углу большого двора. Зимой у детей, да и взрослых,  возникали проблемы с посещением этого убогого сооружения.
Кроме учительской была в школе одна маленькая комнатка.  Сюда нередко между уроками приходили учителя отдохнуть и поговорить с хозяйкой.  Здесь жила Ефимия  Даниловна – сторож и истопник школы, добрая набожная женщина. Имя её не случайно отражало благочестивость. Муж Ефимии погиб на войне, детей не было, вот она и обустроила здесь свой скромный быт. Пожилая, но сильная женщина, топила круглую печь в холодное время, носила на коромысле вёдра с чистой водой из колодца. Сливала её в большую кадушку, стоявшую на широкой деревянной скамейке в коридоре. На боку кадушки висел большой потемневший ковшик из оцинкованного железа. Ребята и учителя пили из него свежую прохладную воду в любое время года.
Комнатка Ефимии Даниловны, как и сам внешний облик школы, имела зримую связь с прошлым. В ней хранился один предмет, который вызывал любопытство учителей – большой кованый сундук с овальной крышкой. Такие сундуки, только попроще, имелись почти в каждой семье. В них хранили бельё, что-то из верхней одежды, полотенца и скатерти. Старые люди держали в них и «заветные узелки». Сундук истопницы был намного старше своей хозяйки, и, наверное, достался ей от родителей. Говорили, что её отец в молодости был настоятелем сельской церкви, которую разрушили накануне войны.  Его арестовали, и он бесследно исчез. От учителей Ефимия Даниловна тайны сундука особо не держала и показывала им редкое содержимое – несколько небольших старинных икон и толстые в красивых переплётах книги с маленькими трещинками и отслоениями, потёртые, видимо, не одной рукой.  Здесь выделялся своим объёмом и декоративными замками «Служебник», рядом с ним «Псалтырь» с изображением царя Давида, и Евангелие. Чуть прикрытый простым маленьким молитвенником виднелся солидный фолиант «Апостола». Все книги были на старославянском языке с крупным кириллическим шрифтом. Такой набор церковных книг говорил об их прошлой принадлежности к храму. Никто из учителей не владел древним языком. К тому же культовые вещи не поощрялись советской властью, поэтому все делали вид, что ничего такого нет, сундук просто не существует. «Пусть баба Ефимия сама с ним и разбирается». Рассказывать другим тоже не хотели из уважения к пожилой женщине, чтобы  не подвести её. К тому же престарелые родители некоторых учителей держали дома иконки, по-тихому отмечали «запрещённые» праздники: Рождество Христово и Крещение. А вот, когда наступала Пасха, уже никто не прятался. Всей семьёй красили и разрисовывали яйца, пекли пасхальные куличи, покрывали их белковой глазурью, которую усердно взбивала хозяйка дома, не доверяя никому. Само приготовление к Пасхе уже было праздником. Вокруг матери крутились на кухне с горящими глазами её девчонки.  Да и мальчики не оставались в стороне. Каждый по-своему в творческом порыве красил куриные яйца, придумывал форму печенюшки, украшал избу. Все что-то лепили из теста, на щеках и носу появлялись белые мучные пятна, как доказательство их увлечённого старания.
Старые деревни всегда хранят какую-то историческую тайну, легенду или малопонятные современнику предметы,  которые до поры до времени ждут того, кто к ним прикоснётся с особым вниманием. Тот, кто откроет, начнёт распутывать ниточку связей, поймёт, что история непрерывна и всё перетекает из одного состояние в другое, преобразуя жизнь. Прошлое остаётся родным для каждого нового поколения, понимает оно это или нет. И приходит время, когда то самое прошлое  начинает тревожить, напоминать о себе, проявлять себя в каких-то вдруг обнаруженных вещах. Случилось это и в конце пятидесятых годов вместе с духовным потеплением в стране. Не случайно в деревнях вскоре появились «деловые» люди.  Высматривая острым взглядом, они изучали побеленные известью убогие углы, особенно, если в одном из них – красном, на полочке располагалась божница с иконой, покрытой по её краям узким полотенчиком с расшитыми внизу краями. А если там ещё лежало «Святое Евангелие», то старикам предстояло отбиваться от назойливого посетителя едва ли не кулаками. Они за «так», за бутылку водки или самогонки, просто за «пятак» у каких-нибудь безалаберных наследников выклянчивали иконы, церковные книги, предметы культа. И только часть этого богатства попадала в музеи, рассеявшись в основном по чёрным рынкам.  К счастью, до бабы Ефимии «ценители старины» не добрались.

                                                             Свой «герой»
Ирине Алексеевне  дали  третий класс, где предстояло учить детей по всем предметам. Ученики ненамного отличались от неё по возрасту. Половина из их числа оставалась на второй год. Самый старший из третьеклассников был всего на три года моложе Ирины. Некоторые из сельских учеников «блистали особым талантом».  Так, Боря Овечкин садился за одну и ту же парту в том самом 3-м классе во второй раз. До этого дважды усваивал программу второго класса. Это был полноватый, с широким улыбчивым лицом,  вихрастым чубом пшеничного цвета, чуть скошенного на правый висок, никогда не унывающий мальчик. Входил в класс, будто на митинг, обводил всех смешливыми глазами и восклицал: «Привет, мальцы!», – и садился за парту, поднимая не спеша крышку. Он был уже знаменит на всём школьном пространстве и даже за его пределами. Ученики поглядывали на Борьку с явным интересом и рассказывали друг другу и своим родителям забавные случаи из его познавательных «достижений».
У всех на слуху был прошлогодний диктант по русскому языку. Можно подумать, рассказ о нём – простая выдумка ребят, анекдот. Но анекдоты рождаются в суровой реальности, когда плач уже ничему не помогает, а вот смех становится самым доходчивым средством для сознания. Прежняя учительница диктовала предложение: «Вася взял санки и пошёл на горку с друзьями покататься».  Боря уверенно написал слово «пошёл» через букву «о» – «пошол». Это бы не повлияло заметно на оценку, если в других предложениях он обязательно не делал одну-две ошибки. Но учительница почему-то обратила особое внимание именно на эту ошибку, показала её всему классу и вызвала Овечкина к доске.
– Боря, напиши, пожалуйста, слово «пошёл» правильно много-много раз так, чтобы заполнилась вся доска.
Боря пыхтел и старательно стучал мелом по доске, заполняя её злополучным словом. В самом конце, когда ещё оставалось место на одну строчку, учительница попросила:
– Боря, теперь напиши предложение: «Мой папа утром пошёл на работу».
Боря, со вспотевшим лбом, старательно вывел: «Мой папа утром пошОл на работу». Класс взорвался хохотом, а учительница печально опустив руки, поставила в журнале очередную двойку. Может, зря смеялись ребята,  и так расстраивалась учительница. Ещё совсем недавно, в двадцатые годы, в той же деревне взрослые крестьяне учились грамоте по «Азбуке  для неграмотных» А.И. Кандорского, а в ней это слово писалось через «о». Вот такой он – «живой» русский язык!
Не смеялся только Ленин, который хитровато смотрел с маленького портрета на стене, под которым были слова: «Учиться, учиться и учиться». Его совсем недавно повесили на стену. Учителя как-то спросили Ефимию Даниловну:
– Вы же учились ещё до революции в школе, какие портреты тогда висели здесь? А потом?
Женщина задумалась:
– Точно помню, до 1917 года здесь был портрет царя Николая  Второго. Потом долго висел какой-то плакат. Кажется: «Слава Великому Октябрю!» или «Славься Великий Октябрь!?». В 30-е Ленин вместе со Сталиным были на плакатах. А перед самой войной – один Сталин.
Ефимия уже плохо помнила, что же и когда вывешивали на стены классных комнат. Ясно было одно – содержание «картинок» отражало тот или иной исторический момент. Учителя с азартом стали вспоминать сами своё ученическое время, даже порылись в старых учебниках и вместе восстановили историю обязательной школьной наглядной агитации. Одно время здесь был яркий цветной плакат, где Сталин стоял с детьми, а внизу надпись: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»   Вот только в 1955-м, или в 1956 году опять Ленина «повесили». Боря твёрдо исполнял завет вождя, и школу не бросил.
                                                 
 Первое испытание
Ирина Алексеевна  быстро познакомилась с классом, небольшим учительским коллективом  и комсомольцами колхоза. Не прошло и месяца, её избрали секретарём комсомольской организации. Как будто ждали её здесь. Человек со средним образованием, да ещё комсомолка, по-особому ценился в деревне.
«С чего начать, как войти в доверие ребят, как повысить успеваемость, чтобы не было второгодников?  А как быть с дисциплиной?» – уже не в первый раз думала Ирина Алексеевна.  От внезапно нахлынувшей робости она забыла на время все методические наставления и умные книжки. На первых уроках шум стоял как на деревенской сходке, ученики хлопали крышками парт, что-то постоянно искали на полу, громко разговаривали. Они решили испытать её «на прочность». Есть такая особенность у детей –  пробовать всё на прочность: гнуть, ломать, дразнить, меряться силами.  Молодая учительница даже заметила, как один из учеников, упорно двигавший что-то под партой, снизу исподволь, не по-детски тяжёлым взглядом, наблюдает за ней, ждёт, какова будет реакция  Ирины Алексеевны. А несколько ребят, не отпросившись, ушли с третьего урока. Ирина в отчаянии выбежала  в каморку истопницы и расплакалась.  Всё перевернулось в её сознании. Разом стали ненужными все «мудрые мысли» из её записной книжки, они только мешали ей найти верное решение, чтобы преодолеть свою беспомощность.
– Зачем я, бестолковая, пошла в учителя? Где у меня такие силы, авторитет, чтобы урезонить этих сорванцов?  Хорошо советовала некая Кононенко в книжке «Мы и дети». Писала, что надо сразу, буквально с первых минут зарекомендовать себя полным хозяином класса. Она, как офицер на плацу, строго наставляла: «Вы ведёте урок, и никто не смеет мешать вам!»  А-у-у, Кононенко! Где вы?
Ефимия Даниловна, сидевшая в уголке на табуретке, тяжело поднялась, положила свои большие жилистые  руки с тёмными пятнами, какие появляются в преклонном возрасте, на плечи Ирины. Сочувственно, по-матерински сказала:
– Доченька ты моя, не плачь, не ты первая здесь, такие у нас ребята. Нет в домах присмотра за ними. Родители весь день на работе, а вечерами дома по хозяйству занимаются. Да у некоторых-то и родителей нет. Тепла родительского нет. Возьми мальчишек Олениных. Старший брат их воспитывает. А у Миши Пантюхова одна мать троих детей поднимает. Учителя здесь не держатся, все норовят скорее в район или в город уехать. А ты успокойся. Знаю, что комсомольцам запрещено верить в бога, но ты можешь и не верить. А всё же, если помолишься, тебе станет легче. По себе знаю.
– Что вы, Ефимия Даниловна, я дома-то всё время с мамой спорила, она тоже хранила иконку.
Ирина Алексеевна не сказала, что она стеснялась, что в их доме была иконка.  Когда к воротам усадьбы подходили гости, она поспешно её убирала или разворачивала ликом к стене.
Ефимия Даниловна не торопясь открыла сундук, достала среди солидных книжищ одну маленькую, с оборванными затёртыми уголками, в сером бумажном переплёте и текстом на понятном современном русском языке:
– Вот послушай. У каждого человека от рождения есть ангел-хранитель. Хочешь ты того или нет, он всегда наблюдает за тобой и помогает в трудную минуту. Но ты должна поговорить с ним, ощутить его святой дух. Здесь есть одна коротенькая молитва, возьми, почитай.
Ирина всхлипывая, начала медленно читать. Ефимия ласково наблюдала за ней. С первых строчек Ирина ощутила приятное уединение, удалённость от груза собственных проблем, обиды, отчаяния. Её душа наполнялась ощущением растущей энергии, уверенности в своей силе. Она не осознавала вполне смысл текста. Произошло незримое возвышение внутреннего духа над всем, что её тревожило.  Так бывает, когда близкий человек, может мама, лаская и жалея, поглаживая родное существо по голове, говорит ей тёплые слова, оберегая от какого-то зла, или смягчая, принимая на себя душевный удар от неприятного случая, какой-то жгучей несправедливости.
У девушки  уже высохли слёзы, она закрыла книжку. Что-то тёплое и успокоительное проникло в её душу. На секунду закружилась голова, но вдруг всё встало на место.  Низкое осеннее солнце блеснуло лучом по белой стенке комнатушки и старому сундуку.  Через минуту, нежно обняв добрую женщину,  Ирина Алексеевна решительно направилась в класс.

                                                          Взять в руки?
Ирина Алексеевна прежде всего хотела познакомиться с родителями Бори Овечкина. Она всё же не отвергала совсем советы авторов «всяких там»  педагогических книжек с наставлениями. Сказано же в них, что надо взять в руки отъявленных сорванцов, вожаков-зачинщиков всех беспорядков в классе. Через них очень хорошо можно воздействовать на остальных ребят.  Овечкин, естественно, стоял на последнем месте по успеваемости. Не теряя времени, Ирина Алексеевна поставила себе задачу поближе изучить все обстоятельства, которые мешают ему нормально учиться.  Некоторые особенности поведения мальчика, его ответы на вопросы подсказывали молодой учительнице, что в Борькиной голове и характере есть доброе начало. В нём детство боролось с ранним взрослением. Боря мог добродушно пошутить, сделать внушение нашкодившему однокласснику, после которого тот больше заглядывал ему в рот, нежели проявлял желание что-нибудь натворить.  Голова тоже, не сказать, что глупая. Но часто он бывает рассеянным, невнимательным.
Её встретила ещё не старая деревенская усадьба, похожая на многие другие.  На улицу выходили двухстворчатые тесовые ворота с калиткой. Забор из штакетника отделял усадьбу в пределах фасада дома, а дальше стояло простое ограждение  из тонких ошкуренных жердей, расположенных горизонтально. Оно  больше служило здесь препятствием от проникновения скота. Небольшой дом, срубленный из толстых сосновых брёвен, с покрытой шифером крышей, выглядел этаким крепышом, будто он стоял здесь много веков. За воротами виднелась большая собачья будка, но из неё, неожиданно для Ирины, выглянул подросший щенок сибирской лайки, который не торопился проявлять агрессию, а только ожидал, как поведёт себя гостья. Ирина постучала по калитке, но никто не ответил. Лайка выскочила из будки и неуверенно зарычала. Ирина приоткрыла шире калитку и увидела в глубине двора Борю, который нёс большую охапку сена.
– Ирина Алексеевна, я сейчас, только положу Красуле это сено, она у нас приболела, и мама не отправила её в стадо.
Красуля – худая красношёрстная корова стояла в яслях под навесом и ожидала корм. Боря деловито по-взрослому разложил сено, почесал немного ей лобную часть от больших грустных глаз до корней рогов и, улыбаясь, направился встречать Ирину Алексеевну. Можно было подумать, что он сам родитель и вот сейчас начнёт говорить о  своём сыне. За его спиной молодая учительница увидела грядки с остатками ботвы от морковки и свёклы, а за ними – ещё не прибранное после копки картофельное поле. Прямо за домом рядками торчали огромные капустные кочаны. До них очередь не дошла.  Рубить  капусту готовились ближе к снегу, по холодам. Боря  действительно играл здесь роль хозяина, он почти на равных с родителями участвовал во всех огородных делах, и даже косил сено на лесных полянах. Запах навоза, разворошённой земли и сена щекотали чувствительный нос Ирины. Но её это нисколько не смущало. Напротив, располагало к простой доверительной беседе. Боря открыл вначале скрипучую тонкую дверь на веранду, за ней входную дверь в дом, окрашенную в жёлтый цвет. Ирина  оказалась в уютном жилом пространстве, которое служило кухней, столовой и гостиной. Большая русская печка занимала место слева от двери. Полати были занавешены ситцевыми шторами, между стеной и печкой лежала высокая поленница крупных сосновых дров. От печки шёл приятный жар, а на широкой плите в сером чугунке закипал свекольник. Рядом умеренно шипел чуть закоптившийся эмалированный чайник с высоким выгнутым носиком.
Вот-вот должен был появиться отец. Мама Бори, ещё молодая женщина лет тридцати пяти,  всплеснула руками, машинально обтёрла их о серое полотняное полотенчико у рукомойника и торопливо заговорила:
– Здравствуйте, здравствуйте, дорогая Ирина Алексеевна. Мне Боря уже рассказывал про Вас. Проходите вот сюда, к столу, садитесь. А я тут ужин готовлю, скоро корову доить, вон мне сынок помогает. Что-нибудь опять натворил, или так, познакомиться к нам пожаловали?
– Познакомиться, посмотреть, как живёт мой ученик, – ответила Ирина. Она медленно осматривала комнату. Ничего особенного, всё самое необходимое и неприхотливое: стол, покрытый клеёнкой, самодельные табуретки, герани  на подоконниках да несколько семейных фотографий между окнами.  Слева от стола был проём в стене, без двери, занавешенный такой же, как на полатях русской печи, ситцевой занавеской. Наверное, за ним располагалась спальня, а может, и две: детская и взрослая.
– Галина Николаевна, а где Боря делает уроки? – продолжила разговор Ирина Алексеевна
– Вот здесь же, на этом столе, никто ему не мешает, – ответила хозяйка дома.
– Да что это вы меня называете по отчеству, зовите просто – Галина.
– Нет, я так не могу, вы старше меня, к тому же родительница ученика, – наставительно заметила Ирина.
– Неловко как-то слышать своё имя с отчеством-то, все зовут меня Галей,  – заключила Галина Николаевна.
Она совсем недавно пришла с работы, спешила справиться с ужином для семьи, потому с некоторым смущением и торопливостью подходила то к печке, то к столу, за который посадила учительницу. На её круглом, разгорячённом лице Ирина заметила следы усталости, того неженского груза забот и физического труда на два фронта – в колхозе и дома. С раннего утра до позднего вечера она крутилась между домашними животными, печкой, работой на ферме. Семья требовала особого внимания, особенно школьник – единственный её ребёнок. Сама обстановка делала его взрослее, самостоятельнее, накапливала в нём житейский опыт, закаляла физически. Вот только с учёбой получалось не всё гладко. Не видел он в ней интереса. Сейчас смотрел на свою учительницу и маму с ожиданием чего-то нехорошего для него, за что получит вечером от отца нагоняй.
В доме было тепло и чисто. Ирине понравилось здесь, Боря не мешал разговору. Он привык быть один дома после школы. Сам растапливал печку, чистил картошку на ужин к приходу матери, подсыпал курам зерно во дворе.  Домашние задания считал делом второстепенным.
– Ирина Алексеевна, а я масло умею делать! – вдруг заявил он.
– Как это? У вас маслобойня домашняя? – удивилась Ирина.
– Да нет же, сейчас покажу! – Боря вынес из кладовки стеклянную трёхлитровую банку, закрытую крышкой и заполненную наполовину сливками. В ней уже были заметны маленькие желтоватые шарики.
– Я начал после школы его делать, потом ушёл на огород. Сейчас вы увидите. Он  встряхнул банку на вытянутых руках. Потом энергично продолжил это нехитрое упражнение.  В банке всё больше появлялось масляных зёрен, которые собирались в жёлтые комки.  Ирина удивлённо посмотрела на мальчика, его маму и, улыбаясь, сказала:
– Молодец, Боря, и в магазин не надо ходить. Если я тебя попрошу, ты сможешь рассказать ребятам в классе, как делают масло? А я добавлю, как это происходит на молочных заводах, ладно?
Боря зарделся, и ответил:
– Да что там, могу и рассказать, только ребята сами знают, как это делается.
Тут вмешалась Галина Николаевна:
–  Ирина Алексеевна, не принимайте это всерьёз. Боря вечно что-нибудь придумывает. У нас есть маслобойка.
Ирина Алексеевна поговорила с Галиной Николаевной на отвлечённые темы.  О Борисе они больше не обмолвилась ни одним словом. Обычно для такого разговора отправляют ребёнка «погулять» или «делать уроки», но Ирина решила не трогать его. Ей всё было понятно. «Зачем я умничаю, пытаюсь, заглядывать в методички, наставлять, заставлять ребёнка делать именно вот так, а не иначе.  Наверное, лучше будет просто и понятно работать с ним в школе, больше доверять, искать стимулы, по-матерински помогать и находить добрые слова. Ведь он другой, не такой как мы – взрослые.  Он только начал познавать этот мир и многому учится у нас, смотрит по-детски, шаловливо на этот мир, острее чувствует наше невнимание, равнодушие, несправедливость, которую ещё не осознаёт умом», – так думала молодая учительница,  закрывая за собой калитку на выходе.

                                                       Пионерский костёр
Однажды, ранним осенним утром, когда отлетали последние листья и морозец только пробовал сковывать землю, Ирина Алексеевна повела ребят в поход. Маршрут проходил вдоль ручья до Большой реки, где она делала плавный поворот на север и постепенно размывала высокие песчаные берега. За многие годы были подмыты несколько деревень, кладбища и сельхозугодия, от которых теперь остались следы в виде невысоких, сглаженных потоками воды, островков. На обрывах ещё стояли,  вцепившись криволапыми корнями в землю, огромные сосны, но их время стремительно уходило вместе с враждебными потоками воды.
Ирина Алексеевна решила посмотреть на эти места своими глазами, послушать, что знают ребята о них. Она вдруг вспомнила свою учительницу биологии, её уроки и краеведческие походы, и сказала сама себе: «Я сделаю это путешествие праздником для ребят».
Сборы действительно были похожи на шумный праздник. Каждый приходил кто с сумкой за плечами, кто с рюкзачком.  Хлеб, сало, картошку, лук принёс каждый второй. Мальчики взяли в поход топор для рубки дров на костёр и лопату, чтобы  накопать червей. Удилища собирались делать на берегу из тонких веток ивняка. Девочки принесли большой котелок и эмалированное ведро.  Накануне все вместе разучили пионерскую речёвку:
– Кто шагает дружно в ряд?
– Пионерский наш отряд!
–  Сильные, смелые. Ловкие, умелые.
– Ты шагай, не отставай. Громко песню запевай!
С красным вымпелом на высоком тонком древке нестройной шеренгой ребята со своей учительницей двинулись в сторону Большой реки.  По ходу пели, не очень слаженно и правильно, песню: «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры –  дети рабочих, близится эра…». Не закончив, начинали другую: «По долинам и по взгорьям…».  Её сменяла «Ах, картошка, объеденье, пионеров идеал…». Дети смеялись, шутили, гонялись друг за другом.  Подошли к устью речушки, что протекала вдоль деревни.  Мальчишки помогали девочкам перебраться через брод. Ирина Алексеевна перенесла на руках Лену Завьялову – маленькую, хрупкую девочку. Её круглые небесного цвета глазки вдруг засияли в этот миг, она прижалась к груди Ирины и ласково глядела в её лицо.  Молодая учительница знала, что Леночка живёт в многодетной семье.  Она часто болела и пропускала занятия.  Но ей помогал природный дар.  Лена была любознательной с отличной  памятью девочкой и училась на «хорошо» и «отлично». Ирина Алексеевна старалась  поддерживать слабую здоровьем ученицу. И  Лена стала относиться к своей учительнице, как к доброй фее.
По пути дети рассказывали разные истории, которые случались с ними и родителями, когда они ходили сюда на рыбалку: о погибших в оползнях деревнях, о находках в опустевших избах и размытых могилах. Витя Самохин, приблизившись к Ирине Алексеевне, показал на небольшой овражек, уходящий вниз к реке, и сказал:
– Здесь мы с отцом и братом нашли у берега в песке огромный череп какого-то большого  зверя. Хотели его вытащить, но не смогли. Папа попросил председателя колхоза и нам дали помощников и трактор, они  подняли на берег большущий белый череп. Никто не угадал, от какого «зверя» такой большой.  Все подумали, что он от мамонта. Тут подскочил Витин дружок:
–  Его потом в музей забрали! Из области учёные приезжали, сказали, что это череп древнего слона.
В разговор вмешался Валера Пшеничный. Его отец работал шофёром и часто брал в поездки сына, рассказывал ему в дороге всякие истории. Показывая на небольшой холмик, заросший кустарником, Витя возбуждённо сказал:
– А здесь выкопали кости старого человека!
– Не старого, а древнего, –  поправила его Маша Старцева – дочь известной доярки Анны Романовны. – Ирина Алексеевна, здесь ещё находили кости бизонов. Когда мы с мамой были в музее, нам рассказывали про эти места.
Отряд взобрался на высокий берег реки, и дети прошагали около километра до местечка, которое местные жители называли «забока».  Здесь когда-то  образовался речной рукав, отделявший заиленный островок с ивняковыми зарослями и небольшими деревьями от высокого обрывистого берега. Летом в таких забоках можно было найти много разной ягоды: красной и чёрной смородины, ежевики, малины, черёмухи, а на высоких берегах реки – колючие кусты с гроздями облепихи, похожими на жёлтые кукурузные початки. Восторженным глазам путешественников открылся полустепной простор, высокое, проступающее синевой небо над ним, и широчайшее полноводное русло равнинной реки. Слышался крик чаек, пикирующих к воде, несколько рыбацких лодок стояли, уткнувшись  в песок на небольших островках. Ребята бросили на траву свои сумки и рюкзаки, с криками стали бегать, кувыркаться, гоняться друг за другом. Ирина смотрела на них и ей пришли на ум деревенские дети из Ясной поляны, с которыми писатель Толстой искал новый путь в учительской практике. Ему тоже не всё оказалось под силу. «А что могу я?» – подумала Ирина. Но праздничный озорной гомон ребят отвлёк её от серьёзных мыслей.
Когда прошли минуты восторга встречи с Большой рекой, Ирина Алексеевна обвела долгим взглядом тот завораживающий простор и сказала:
– Ребята, вспомните и подумайте, пока мы идём на привал, что вы знаете о реке? Где она берёт начало и куда впадает, какие города стоят на её берегах, кто здесь селился, когда? Что вы знаете о деревне, которая была видна неподалёку? С кем вы были здесь ранее?
 Ребята чуть было не начали наперебой рассказывать, где они были, что находили, какую рыбу ловили.  Но Ирина остановила их:
– Давайте поговорим у костра. А пока пройдём ближе вон к тому дереву и разобьём лагерь.
Прошагав ещё метров двести по травянистому берегу, изрезанному небольшими промывами и оврагами, они остановились на чистой поляне, с которой шёл накатанный спуск к реке. Его называли взвозом. Напротив, на возвышении, одиноко стояла могучая многолетняя ветла с тремя  кряжистыми толстыми стволами. Щербатая кора, изрезанная змеевидными глубокими бороздами, бегущими к вершинам, придавала ей основательность и ощущение вечности.  Казалось, что последние листья на верху  старого дерева соприкасаются с редкими, плывущими над ней облаками.  Распахнутые широко в стороны ветви, привлекали путешественников своим спокойным величественным видом. Не остановиться здесь было просто невозможно.
Несколько мальчишек пошли копать червей и вырезать удилища, Боря Овечкин со своим дружком Мишей Пантюховым, взяв несколько девочек, начали собирать сухой, отшлифованный  речным песком до стального цвета,  плавник. Другие ребята побежали к воде мыть и чистить картошку. Ирина Алексеевна пристально наблюдала за ними, изредка помогая руками или советом. «Как это интересно! Какие они практичные! В нашем выпускном классе даже такого не было. Не по-детски деловитые, увлечённые! Опытность видится во всех их действиях – не просто походная, а житейская. С такими можно ходить в походы», – думала она.
Трое ребят пошли с Колей Олениным  рыбачить. Все знали, что он уже мастер рыбалки, его брат постоянно брал с собой с ночёвкой в разные места Большой реки. Коля знал, где водятся сазан и карп, где молодые щурята и взрослые щуки, где окунь или стерлядка, лещ  или язь. Он мог правильно подготовить удочки, закидушки, корчажку, подобрать наживку. Колиным друзьям было интересно рыбачить с ним. Без улова ребята никогда не возвращались. Вот и в этот раз Коля деловито подготовил удилища себе и помощникам, распределил наживки и каждому показал своё место. Одному спокойный неглубокий участок, другому мелководье, а сам прошёл на «тихое местечко» к спокойному изгибу реки, полному коряг, надеясь поймать сазана или карпа.
Деревенские дети на деле показывали, что они многое умели и не чурались труда. Особенно старался Боря Овечкин. Он помогал девочкам и деловито давал задания мальчикам.
– Смотрите, смотрите! – закричала Вера Пирогова, – кто это там плывёт?  Все бросились на край обрыва и увидели, как к огромным корягам, приближаясь к берегу, деловито плывёт лохматое тёмно-коричневое, почти чёрное, существо.
– Да это же бобёр, – закричали знатоки.
Они сразу увидели, что на бобра уже объявились охотники. Лодка с двумя рыбаками направлялась прямо к нему. В руках у одного из мужчин была увесистая палка.
– Не трогайте, не надо, – почти хором заголосили девочки.
Ирина Алексеевна была среди них. Рыбаки заулыбались, помахали ребятам руками и повернули лодку к песчаному островку. Животное не стало благодарить спасителей и поспешило скрыться в своей норе. Дети были довольны
Когда Коля с друзьями и с ведром,  наполовину заполненным самой разной рыбой, вернулись к костру, все дружно расступились, потом кинулись посмотреть на улов. В ведре едва уместились две щуки. Они  закрывали мелкую рыбёшку: окуньков,  щурят и ельчиков. Рыбаки хорошо поработали тремя удочками и закидушкой.
Над раскалёнными углями пока небольшого костра, ребята соорудили таганок, подвесили большой котелок с водой. Коля уверенно начал отбирать мелочь и класть на кусок марли, которую он со знанием дела прихватил из дома. Потом обрезал головы и оперение щук, вместе с мелочью завязал в марлю и опустил в котелок. Он знал, как это делается в походных условиях. Девочки сидели на траве, поджав ноги, и с любопытством наблюдали за увлечёнными действиями Коли. Он становился здесь кулинарным авторитетом, и девчонкам наверняка в будущем могли пригодиться его уроки.
– Это для того, чтобы в бульоне не осталось мелких  косточек! – назидательно посмотрев на девочек, сказал главный повар.
Через некоторое время он вынул с помощью  палочки с сучком на конце узелок с разваренной рыбёшкой и забросил вместо него, заранее очищенной девочками и нарезанной крупными кусками, картофель. Поварив минут десять-пятнадцать,  Коля с серьёзным видом знатока начал степенно класть в котелок большие куски отборной рыбы.
– Ирина Алексеевна, пожалуйста, засеките время. Надо всего десять минут, чтобы уха была готова, – обратился он к руководителю похода.
Коля достал из своей походной сумки завёрнутые в газетные кулёчки лавровый лист, немного соли и укроп. Об этом позаботился его старший брат Григорий.  Он накануне внимательно смотрел за приготовлениями Коли, напоминал ему какие-то важные детали рыбалки, подготовил заранее специи для ухи. Глядя на братика, он наверняка видел перед собой Ирину Алексеевну. Её образ постоянно всплывал перед глазами простого скромного парня.
В завершении занимательных манипуляций знатока ухи, в котелок полетели две крупных головки репчатого лука – целиком! Через 10 заказанных минут Коля совершил ещё одно кулинарное чудо. Он выхватил горящую головёшку из костра и сунул её в шипящую и бурлящую уху. Над котелком взметнулось облачко пара и быстро исчезло над костром. А приятный запах костра проник в содержимое котелка.
– Всё, готово! – воскликнул юный повар, и снял с тагана большой котелок с походным деликатесом. Жаль, что дети и слова-то такого ещё не знали. Счастливые участники похода окружили большой круглый котелок со своими чашками и кружками.
Ирина Алексеевна задумчиво смотрела на всё происходящее, восхищалась сноровкой и умением маленького поварёнка.
–  Ребята, –  вдруг она обратилась к детям, –  учитесь у Коли, пригодится! Давайте все хором поблагодарим его за такую вкусную уху. Ребята трижды протяжно прокричали: «Спа-сибо, Спа-си-бо-о-о, спаси-и- и- бо-о-о!
На свежем воздухе, с лёгким чуть влажным ветерком, дети дружно, за обе щёки, поглощали аппетитную уху с неповторимым запахом костра. И лучше этой ухи они никогда ещё не ели. Именно в этом, отпечатанном в душах ребят эпизоде,  была изюминка памяти о детстве на всю оставшуюся жизнь.
Потом в угасающие угли набросали большую гору сухого прибрежного плавника и валежника, собранного в ближайшем околке, и маленький костерок превратился в настоящий большой пионерский костёр. Ребята с восторгом смотрели на его красно-фиолетовые языки, расположившись плотным полукругом. Пионерский костёр – это не просто горящая куча валежника. Пионерский костёр – живой символ бунтующих мыслей, мечтаний, стремлений к чему-то возвышенному.  Здесь нет места равнодушным и бесчувственным существам. Огненный столб стремительно  взметался в небо, ежесекундно менял свою архитектуру и переливы красок.  Притихшие на время, дети смотрели на языки пламени и согревались их горячим дыханием. Костёр, словно волшебник, колдовал над неокрепшими душами детей, побуждал в них смутные романтические  чувства, объединял всех в одну дружную семью, давал им надежду на что-то доброе и приятное.
Ребятам хотелось, чтобы костёр горел до конца дня и даже ночью. Но всему есть  начало и свой конец. Только мечта, малой искоркой рождённая здесь, может сопровождать их всю жизнь и помогать быть счастливыми.   Так Ирина Алексеевна уже при луне закончила свой ненавязчивый внеплановый урок.

                                                       Комсомол без покоя
Свободная, не обременённая ни семьёй, ни хозяйством, она все свои силы и способности бросила не только на занятия в классе, но более активно продолжила работу за пределами школы.  Знакомилась с родителями, организовала кружок художественной самодеятельности, начала с учениками выпускать стенгазету, готовила сценарии праздников. Ей стали помогать и коллеги по школе, уставшие от размеренной и тихой деревенской жизни. Они уже не смотрели на неё, как на залётную «птичку» со странным поведением и модной одеждой. Да и сама Ирина стала на ступеньку старше. В её душе появился противовес юной безрассудности и лёгкости в оценке событий и людей, с которыми общалась. Теперь она яснее сознавала собственное предназначение и глубже, чем ещё месяц назад,  обдумывала планы и цели.
Она часто открывала свою записную книжку, перечитывала дневники и выписки из книг. Всё больше Ирина понимала, что самой надо учиться, приглядываться к жизни окружающих людей, вникать в их проблемы и помогать по мере собственных сил. Словом, воспитывать и свою личность, искать самой свой «аленький цветочек». Часто вспоминала она и своего учителя физики. Он становился более понятным, близким человеком. Именно – человеком, с которого можно брать пример молодому учителю, и не только учителю.
Ирина Алексеевна почти каждый день по вечерам занималась дополнительно с отстающими, приходила в семьи и подсказывала родителям, как помочь ребёнку, что сделать в доме для него. Родители охотно её принимали, старались угостить дарами своих огородов, приносили свежую рыбу с озера.  Зимой они посылали ей через ребят большие кругляки замороженного в чашках молока с жёлтой вершинкой-шишечкой посредине. Родители приходили в школу, чтобы помочь подготовиться к праздникам и что-то оформить. По примеру своей городской школы Ирина Алексеевна решила создать родительский комитет и пригласила в его состав трёх женщин. Жизнь в классе закипела, как в многодетной семье. И не только в классе. Комсомольцы колхоза тоже стали ближе к школе, участвуя во многих праздниках и обязательных политических мероприятиях. Они, наконец, обрели такого своего товарища, с которым можно было поделиться мыслями, реализовать дерзкую идею. Сделать что-то полезное для комсомольской организации, было делом чести и даже мечтой Ирины. Этим она хоть немного хотела искупить вину перед организацией. Она вспоминала, как вступала в комсомол. Ей было неловко за тот невинный обман членов бюро райкома комсомола, когда она прибавила в анкете полгода к дню рождения. Так хотелось быть среди тех, кому доверяли важные дела, кто показывал пример своей активностью.  Тогда вышел комический казус. Секретарь райкома, напустив на себя серьёзность вожака такой авторитетной организации, спросил: «Где будешь хранить билет?»  Будто не было более важных, серьёзных вопросов. Ведь они готовились не один месяц к этому важному событию. Учили Устав ВЛКСМ, внимательно следили за международной обстановкой, выполняли поручения школьной организации. А тут – «где будешь хранить билет?»  Секретарь райкома намекал, или напоминал, что потеря комсомольского документа – это позор и преступление перед организацией. Такое не прощалось. Ирина ответила:
– В кармане!
– А если кармана на платье нет?
– Пришью!
Члены бюро дружно засмеялись…
Ирина была общительным и в меру весёлым человеком, она легко шла на контакт с новыми для неё людьми, находила много интересного в них. А школьники увидели в новой учительнице старшую подругу. Сказывалась молодость. Она играла с учениками во дворе школы, бегала и прыгала, как ребёнок, играла в лапту, в волейбол, пела с ними песни. Коллеги с опаской и ревностью смотрели на такие сценки. Но Ирина не обращала на это внимания и даже радовалась, что живёт одной жизнью с ребятами. Это помогало ей незаметно проводить свои педагогические опыты, раскрывать внутренний мир доверенных ей учеников.
Ирина стала вживаться в деревню, становилась на равных со всеми деревенскими жителями. По вечерам приходила в маленький деревенский клуб, чтобы поучаствовать в репетициях драмкружка, выпустить стенгазету, потанцевать или посмотреть  фильм.  Новые друзья Ирины после работы тоже охотно шли заниматься туда, с азартом готовились  к праздникам. Больше всего ребят привлекал самодеятельный ансамбль баянистов. Его молодой руководитель сам сочинял тексты песен и делал аранжировку. Талант баяниста прорвал замкнутый деревенский самодеятельный круг.  Через несколько лет он стал известным композитором и исполнителем.
Так парни и девушки скрашивали и оживляли размеренный крестьянский быт в сельской глубинке. Питали свои молодые души небольшими порциями того прекрасного, что в избытке получают их сверстники в больших городах.
Председатель колхоза, увидев энергичную и толковую девушку, тоже не остался в стороне. Однажды заговорил с ней о колхозной библиотеке:
– Ирина Алексеевна,  я понимаю вашу занятость, сочувствую, но войдите в наше положение, в деревне нет ни одного человека, который мог бы приглядеть за библиотекой. Не могли бы вы взять шефство над ней  на общественных началах? Там достаточно назначить один день в неделю, или несколько часов для посетителей. Можете свои школьные мероприятия проводить.
Было немного странно слышать обращение пожилого человека к ней на «вы». Обычно он говорил ей «ты» и порой называл дочкой. Значит, вопрос был важен для него и не допускал фамильярности. Ирина отказать не могла, она видела, что этот далеко не молодой серьёзный и ответственный человек  отдаёт всего себя хозяйству, много делает полезного для селян, помогает школе.
Коммунисты же, вдобавок ко всему, дали ей самое важное поручение – возглавить агитпункт на время предстоящих выборов в областные, городские и местные советы депутатов трудящихся. Помощников у неё было достаточно. Ей оставалось грамотно разобраться в бумагах и распределить обязанности. Деревенские активисты охотно делали всё, что нужно, и гордились, что им доверяют такие важные дела.  Не сознавая того сама, Ирина к Новому году стала в глазах жителей деревни воплощением духовного и культурного  центра.
И где только молодая учительница находила силы и время справиться со всеми делами, которые на неё нагрузили?! Помогали молодость и доброе отношение к людям, с которыми она познакомилась. Они отвечали взаимностью. Особенно Ирина сдружилась с ребятами. На январских каникулах она с ансамблем баянистов съездила с концертом в соседнюю деревню. Это была весёлая поездка. Председатель колхоза доверил им колёсный трактор «Беларусь» с прицепными санями.  Вёл  трактор Григорий Оленин –  ровесник молодой учительницы.   А в санях её друзья пели во всё горло самые разные песни, заглушая шум мотора.

                                                   Николай Семёнович
Жизнь в школе шла своим чередом. Ранее отстающие ученики подтянулись, стали внимательнее на уроках.  По долгу службы в класс часто заглядывал завуч  Николай Семёнович. Это был мужчина, лет сорока, ветеран войны, постоянно носивший чёрную гимнастёрку, подпоясанную широким офицерским ремнём, обутый в хромовые сапоги. Посещая уроки Ирины Алексеевны, он старался помогать советами. Его отличала аккуратная причёска  с короткими чуть поседевшими волосами, мягкий баритон и уважительные манеры общения со всеми, независимо от того, кто перед ним, ученик или учитель. Молодая учительница по своей неопытности в педагогической практике, конечно, была человеком номер один в школе, на которую он обратил особое внимание, и старался как-то помочь. Не наставлял, не делал замечаний, а вёл диалог.  Общался по внешней видимости на равных, доверительно, только намёком затрагивал больные проблемы педагогики.
– Ирина Алексеевна, я ведь тоже с чего-то начинал двадцать лет назад после педучилища. Думал, как найти контакт с учениками, как вести себя. Дети выглядели тогда повзрослевшими, много помогали родителям дома и на полях. Не так просто было их учить. Знаете, что больше всего они ценили? Справедливость! Если накажешь кого сгоряча, то обида была такой, что некоторые бросали школу. И родители стояли на их стороне. Не очень-то стремились обучать своих детей. Знали бы вы, каких мне усилий стоило возвратить ребят за парту, исправить свою ошибку.  А вот в последние годы замучили нас – педагогов проверками всезнающие инспектора районного отдела просвещения, придирались к формальным мелочам. То в поурочных планах находили  какие-то огрехи, то их не устраивал отчёт по внеклассной работе. Они не замечали главного, или не хотели замечать, что у моих учеников, когда мне дали самый трудный класс,   появился интерес к учёбе. Впервые за контрольную работу никто не получил двоек. Я стал больше внимания уделять воспитанию.  Кружки разные организовал, хор, с родителями больше работал.
Имея свой опыт, Николай Семёнович по-отечески рассуждал, на чём может оступиться молодой педагог, что надо знать при подготовке к  проверкам.  И подходил к самому существенному: как видеть главное в общении с учениками. Ирина ловила каждое его слово, и много полезного находила в его советах. Многое из того, что он  говорил или писал в замечаниях, она знала, чувствовала, учитывала при подготовке к урокам. Его слова только утверждали её в правоте своих действий. Когда Николай Семёнович сидел с ученической тетрадкой на её уроках на задней парте и что-то сосредоточенно записывал, она смущалась, порой сбивалась. Ирина Алексеевна старалась не смотреть на завуча, но нутром ощущала его пытливый взгляд, заострённый слух, и думала, что никакой она не учитель, просто та же школьница, только постарше. И никаких педагогических способностей у неё нет. Постепенно она становилась более уверенной, свободной от навязчивых мыслей. Дети тоже стали серьёзнее относиться к занятиям, внимательно изучать новые темы.
Однажды Николай Семёнович задержался после урока, положил свою тетрадку на парту и когда из класса ушёл последний ученик вдруг задумчиво начал говорить:
– Ирина Алексеевна, расскажите про своих учителей. Скажите, кто из них вам не просто запомнился, а потревожил душу, заставил о чём-то задуматься. Я вижу, что в вашей работе проявляется след какого-то сильного влияния, которое органично приняла ваша душа. Как бы это точнее сказать. На ваши юношеские мысли, мечты кто-то очень сильно повлиял. Получился вот такой симбиоз –  молодая учительница начальных классов «Ирина Алексеевна». Без высшего образования она нашла такие струны подхода к ученику, которые порой недоступны зрелому учителю. Всё, конечно, ещё «зелено», но корень основательный чувствуется. Только не задирайте носа. Хочу сказать свою главную мысль: каков учитель, таков и народ.  Я вижу, что в вашей жизни был такой учитель, который посеял в душу плодовитое зерно.
Ирина смотрела на завуча с удивлением, она его тоже открывала. Не со всяким, даже близким человеком, можно так рассуждать, посвящать в какие-то свои внутренние рассуждения, поиск истины, особенно, если люди стоят на разных ступенях развития, опыта, знаний. Девушка заведомо стеснялась говорить откровенно со старшим коллегой по работе, «начальником». Сейчас она доверилась и вспомнила своего школьного учителя литературы.
– Знаете, что он оставил мне навсегда в душе? Может это покажется таким формальным, неискренним, но –  это сознание того, что ты сильная, что ты, владея ситуацией, можешь делать людям добро, помогать им, быть счастливее.  На него я смотрела, как на целую страну. Вот я и пытаюсь подобрать ключ к сердцу ребёнка, помочь ему найти свою дорогу в жизни и верить в себя, хотя мои методы могут показаться наивными, непрофессиональными.  И вас я немного боюсь, вернее – боялась, что будете меня строго судить за мою работу».
Детям понравилось всем вместе хором читать по слогам какое-нибудь предложение, протяжно разделяя каждое слово, и одновременно его записывать в тетрадь: «Ту-у –ч-ка-а по мо-о-рю-ю и-дё-от,  бо-о-чка по-моо-рю плы-ы-вё-т…». Ученики улыбчивыми озорными глазками поглядывали друг на друга и старались произносить слова в унисон. Ирина Алексеевна слегка дирижировала. Так начинающая учительница  использовала новаторский липецкий метод «комментирования» на практике.
Доброй отдушиной для детей были уроки рисования. Третьеклассники  здесь работали больше душой, чем головой. Дети заряжались светлыми эмоциями, накладывая цветные пятна и линии, которые напоминали отдалённо реальный предмет изображения. Ирина мелом выводила на доске контуры Слона и Моськи –  персонажей басни Крылова.  Класс, притихнув, старательно копировал изображение с доски, расцвечивая  цветными карандашами. Потом она шла по рядам и кое-где подправляла неумелые рисунки учеников. Тогда Лиза Вебер спросила:
– Ирина Алексеевна, а вы  – художница?
Однажды она вела урок чтения. На душе было спокойно и радостно, никто не мешал, она видела, что ребята её слушают внимательно, на вопросы отвечают с охотой, нетерпеливо тянут руки. Это был тот самый контакт с учениками, о котором наставляют все методические пособия, поучения завучей на педсоветах, о котором пишут в книгах. Молодая учительница раскованно и увлечённо ходила между рядами, хвалила детей за правильные ответы и с неким азартом задавала новые вопросы. Вдруг она каким-то внутренним чутьём, особым слухом, уловила, что за дверью кто-то стоит. Она решила проверить и начала подходить к двери, но явно услышала осторожные шаги, которые быстро удалялись к учительской. «Значит, и так контролируют», –  подумала она. Только на следующий день ощутила, что директор и коллеги стали относиться к ней теплее и внимательнее.
Ирина вспомнила первое знакомство с ними. Тогда она появилась в школе в красном свитере и широкой юбке-двенадцатиклинке  с большими карманами по бокам. Модель юбки она скопировала у Людмилы Гурченко из кинофильма «Карнавальная ночь», и сама сшила её. Каблучки туфель тоже вызвали ревнивый интерес учителей.  На «таких» здесь ещё никто не приходил.  «Благоустройство»  деревни не позволяло. Ирина, выходя за дверь, уловила тихий шёпот будущих коллег: «Стиляга!». О! Если бы она была настоящей «стилягой», в той вызывающе модной, непривычной обывателю экстравагантной одежде, которой отличались в последнее время некоторые молодые особы в больших городах, она бы не имела никаких шансов на преподавание.
Ирину покоряла простая по форме и по-человечески тёплая манера общения школьного начальника.  Она не раз замечала, что он пристально смотрит на неё, вспоминая что-то. Это выходило за рамки привычной расположенности к ней. Молодая учительница смущалась в такие минуты и старалась скорее отойти от него. Николай Семёнович был женат на учительнице, Анне Алексеевне. Это была скромная, симпатичная и приветливая женщина. Ирина узнала от Нины Михайловны – коллеги, с которой жила в учительском доме, что это вторая жена Николая Семёновича. Семья сложилась недавно.  За несколько дней до войны он женился на молодой красивой девушке, которая начинала работать с ним  в школе. Они очень любили друг друга, но счастье не состоялось. Молодой учитель сразу был мобилизован на фронт. Его жена окончила курсы телеграфистов, и в 1943 году попала в район Сталинграда. Немецкий снаряд накрыл командирский блиндаж, откуда она передавала сообщение в штаб армии.  У Николая Семёновича осталась небольшая пачка писем из их фронтовой переписки. Он бережно хранил её, и в редкие минуты набирался мужества открыть конверт или треугольник. Именно – мужества. Потому что письма, словно сама война, вторгались в его душу, бередили воспоминаниями о немногих счастливых днях, возмущали жестокостью и безмерностью зла, которое искало своего дьявольского торжества в истерзанных снарядами окопах, уничтожая бессмысленно людей, невзирая ни на возраст, ни на пол.  Возмущался он той жизненной несправедливостью, которая заставила молодую красивую женщину идти на войну. Про себя забывал, старался не вспоминать те бои, когда в атаках падали его друзья, а земля, казалось, вскипала от бесконечных взрывов и стальных танковых гусениц, взрыхляющих её с особым напором.  В эти минуты руки его слегка дрожали, на сердце медленно наваливалось что-то тяжёлое. С влажными глазами бывший боевой офицер в который раз перечитывал: «…Дорогой, любимый мой  Колечка, порой  кажется, что я огрубела на войне. Слишком много пришлось пережить и увидеть за это время. Как тяжело терять товарищей, с которыми жили и воевали. А сколько я их потеряла! Живёшь и не знаешь, будешь ли ты жив через минуту».
Старший лейтенант, заместитель командира роты, Николай Семёнович Озеров, был дважды ранен, Последний раз – тяжело, и едва выжил. В представлениях его командиров на награждения  медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды были описаны эпизоды боевых заслуг. Про один из них он как-то  вкратце рассказал жене:
– Шли мы в колонне своего подразделения со связным и батальонным врачом. Чуть в сторонке услышали глухой и непонятный разговор. Подошли ближе, немцы из дзота стали бросать в нас гранаты и стрелять из автоматов, тяжело ранили военврача и одного связного. С другим связным мы предложили противнику сдаться, но тот отказался выходить из дзота. Тогда я дважды выстрелил в проём укрепления из ракетницы белыми ракетами. Из дзота выскочили с поднятыми руками 11 немецких, 6 румынских солдат и один офицер.   Ночью доставили их в штаб и получили ценные сведения.
Неделя за неделей, месяц за месяцем пролетали с космической скоростью. Ирина всем своим существом вошла в азарт школьной и деревенской жизни.  На уроках она не просто учила ребят, а постигала себя, свои возможности, как учителя. Она боялась делать ошибки и продумывала каждый свой шаг, понимая, что не просто надо давать им знания, а зажигать в душах ребят чувство любознательности и радости открытия мира,  дать им поверить в себя, свои способности. Не надо отвращать их от этого трепетного состояния двойками, нравоучениями, вызовами родителей. Всё равно многое из того, что они учат по учебникам, забудется и не пригодится в будущем. Ей было важно, чтобы у детей возник интерес к жизни, окружающему миру, чтобы они учились общаться, уважать друг друга, помогать друг другу, идти на выручку.  «Ох, как это не просто. Идеализм какой-то. Многих и читать дома не заставишь. Им бы только бегать по улицам да кататься на санках.  Что ж, будем пробовать! Жить одной жизнью с ребятами! Как партнёры, как товарищи, так они скорее раскроют себя», –  думала она, кутаясь в простенькое стёганое  одеяло далеко за полночь в старом деревянном доме, где поселилась.

                                                                Находка
Почти каждое воскресенье Ирина Алексеевна приходила в библиотеку, выполняя  поручение председателя колхоза.  В небольшом зальчике стояло несколько шкафов с двустворчатыми застеклёнными дверцами. Сотни две книг, выстроенные заботливыми руками бывших библиотекарей, плотными рядками стояли  на полках. Ниже, с потрёпанными, надорванными и пожелтевшими листами, лежали подшивки газет прошлых лет. Опытный взгляд мог сразу оценить, что библиотека собиралась много лет назад по вкусу и представлениям лица,  не очень-то снисходившего к интересам простых деревенских читателей, позднее дополненной новыми людьми современной литературой. Это предположение могло возникнуть у любознательного читателя, который на самой нижней полке видел небольшую шеренгу старых книг, отличавшуюся от всех других как по внешнему облику, так и по годам изданий.  Эти книги были случайно сохранившимся свидетельством прошлого, как и сундук Ефимии Даниловны.  Они никак не вязались с представлениями о современной библиотеке, как правило, выхолощенной и политизированной, избавленной от всего, что составляло культуру дореволюционного времени.  Может, она досталась  по наследству от учёного, происками зловредных сил заброшенного в глухие места, что было обычным явлением в тридцатые годы. Или от какого-нибудь знатного человека, или просвещённого помещика, жившего в деревне до революции. Может, любознательный священник собирал свою библиотеку, и родственники после ареста передали книги сюда. В шкафах преобладали произведения русских классиков, рядом с которыми стояли книги о человеке, как таковом, о природе и даже о Мироздании. Редкие читатели брали в руки эти книги. «Наверное, только учителя, и то раз в десять лет», – предположила Ирина Алексеевна. Перебирая потрёпанные тома книг, подшивки журналов и газет прошлых лет, Ирина обнаружила небольшую книжку, изданную в 1914 году. Она вначале равнодушно начала перелистывать страницы, скучая, прочла какие-то формальные сведения по проблемам архивного дела. Хотела уже поставить книжку в самый дальний уголок на полку в шкафу. Какое ей дело до каких-то архивов? Но где-то в средине текста цепкий взгляд Ирины вдруг уловил название своего городка. Пробегая глазами другие страницы, она нашла несколько строчек о деревне, где сейчас работала. Они относились к  1787 году. Значит, эта книга не случайно оказалась в библиотеке? Ирина села поудобней за стол и, забыв обо всём, погрузилась в чтение. «Так-так, наш город и эта деревня два века назад были в гуще событий всей Сибири. Здесь проходили пути, по которым из Восточной и Западной Сибири, верховий Енисея, с Колыванских рудников, Урала, шли сотни обозов с рудой, древесным углём, изделиями из железа и меди. Приписные крестьяне и приписные ссыльные, каторжане, вольнонаёмные, военный люд, чиновники, разные специалисты, мастеровые, купцы, сновали с юга на север и с запада на восток. Вот запись о том, что из села Минусинского за 400 вёрст, а также из Салаирского кряжа, крестьяне по зиме наряжались в конные работы, или их обязывал земский суд, и они возили на санях серебряную, свинцовую и медную руду на Барнаульский и Сузунский заводы.  И близкий городок  в шестьсот дворов в то время обращался в торговую столицу сибирского края.  Вот это – да! На ярмарку со всего света съезжались от десяти до двенадцати тысяч подвод с товаром.  Даже персидский купец жаловал сюда.  И наша деревня жила тогда совсем другой жизнью. Здесь, на перепутье, многие оставались, обживали место, выбирали старосту, несли тягло.  Были в гуще промышленного становления Зауралья.  На каникулах обязательно поеду в область, посмотрю, что есть в музее, у сотрудников узнаю наверняка многое. Поговорю со старожилами. Ребят подключу! Пусть они поспрашивают у родителей, может у кого сохранились какие-то вещи с того времени.  Но почему я не слышала ничего об истории этих мест, почему так равнодушны жители нашего городка и сёл вокруг к развалинам старых кирпичных строений, к находкам подростков на размытых берегах и заброшенных усадьбах? Это же целый клад для изучения»,  – размышляла Ирина. Она загорелась идеей найти больше сведений о далёком прошлом села.
                                             

 Подарок от Григория
Так незаметно пришла весна и Женский день – 8  Марта. Ирина Алексеевна открыла дверь в класс и была удивлена абсолютной, до небытия, тишиной. Третьеклассники  сидели, замерев, словно перед государственным экзаменом. У ребят был торжественный вид. На груди каждого ученика повязан красный пионерский галстук. Белые отглаженные фартучки девочек, и опрятный вид мальчиков создавали особую праздничную атмосферу в классе. Ирина Алексеевна подошла к учительскому столу и обнаружила на нём целую выставку самых разных и простых галантерейных предметов из местного сельмага: пудру в круглых картонных коробочках,  крем «Кармен» в красивой стеклянной баночке, мыло в цветной  обёртке и одеколон «Ландыш», два зеркальца, несколько носовых платочков,  расшитое полотенчико, поздравительные открытки.  Ещё на столе лежал вырезанный из ученической тетрадки листок со стихами.– Что это? – смущаясь, почти шёпотом, задала вопрос притихшим ученикам молодая учительница. Класс вдруг сорвался в многоголосый  гомон:
– С днём 8 марта, Ирина А-лек-се-е-вна! Поздравляем Вас! Желаем Вам всего хорошего! Счастья, здоровья…!
– Стойте, помолчите, не кричите, – смущённо обратилась к детям  Ирина Алексеевна. – Что это такое? – показала она на кучу всяческих предметов на столе.
– Это подарки вам! – радостно поведали сразу несколько детских голосов, перебивая друг друга.
– Так, внимание! Тише! Тише! –  решительно скомандовала Ирина Алексеевна. – Большое спасибо! Я, действительно, глубоко тронута вашим вниманием. Но я не могу принять подарки. Это куплено за деньги родителей.  Поймите, я могла бы взять всё это, если бы вы сделали их своими руками. Ребята, дорогие мои, простите, прошу всех забрать подарки со стола и отнести домой. Не обижайтесь, я не могу их принять. Быстрее забирайте и начнём урок. А вот это я возьму, – сказала мягко Ирина Алексеевна, поднимая со стола открытки и листок со стишком. –  Спасибо вам за поздравления. Я их сохраню на память. Скажите, а кто написал эти стихи?
–  Это мой брат Серёжа. Он учится в школе-интернате, в седьмом классе, – сказала Надя Чалова, маленькая застенчивая девочка.
Дети не сдвинулись с места, чтобы забрать свои подарки. Не торопились их забрать и после уроков. Тогда Ирина Алексеевна ушла в учительскую, а в класс направился Николай Семёнович. Вернувшись, он сказал:
– Не смог их убедить выйти из класса. Они пообещали больше не делать таких подарков, если сейчас Вы их заберёте.
Ирина Алексеевна вернулась в класс. Дети тихо сидели на своих местах. «Что же им сказать, чтобы не было обид?» Она вспомнила своё детство.
– Ребята, я тоже была ученицей и, как все, хотела подарить что-то приятное классному руководителю. Но мы знали, что лучший подарок тот, что сделан своими руками: вышитая гладью или крестиком салфетка, обвязанный крючком носовой платочек, объёмные маленькие картины-аппликации из ткани. В наше время входили в моду шкатулки из открыток. Так радостно было их делать, а ещё приятнее видеть счастливое лицо учителя, которое явно говорило: «Какие  мои ученики рукодельники!»
– Мы всё поняли, Ирина Алексеевна! – в разнобой ответили дети.
– И ко мне пришла идея: научить вас тому, что я умею. Это просто и интересно. Давайте начнём со шкатулок.  Для этого принесите 10 открыток, нитки-мулине,  набор иголок, линейку, простой карандаш и ножницы.
– Ладно, принесём! – задорно кричали и  девочки,  и мальчики.
А Валя Бобылева сказала, что у них есть уже шкатулка, и добавила:
– Моя старшая сестра сама её сделала.
Оказалось, что и в  других семьях тоже увлекаются этим творчеством.
Через неделю Ирине Алексеевне исполнилось 18 лет. Она вошла в класс. Дети её ждали. Встали, поздоровались хором.  Она написала на доске число. Повернулась лицом к классу и вдруг на столе обнаружила стеклянную вазу с зеленоватым оттенком, украшенную волнистыми дорожками на её выпуклых боках, похожими на стебли травы.  В ней алели веточки срезанной герани с нежными алыми цветами.  Ирина Алексеевна удивлённо спросила:
– Что за подарки опять появились на моём столе?
–  Это подарок от комсомольцев колхоза. Они просили передать, –  сказал Коля Оленин.
–  Не от комсомольцев, а от твоего брата Гриши! –  с каким-то особым смыслом поправила его Нина Стенина.
– Коля, передай брату от меня «спасибо».
Ирина не в первый раз отмечала, что Григорий проявлял при ней самую высокую активность, был учтивым и внимательным, охотно отзывался на просьбы о помощи. Было видно, что парень влюблён, но стесняется девушки, ведь она учит его брата.
Молодая учительница не обращала на это внимания, считала подобное отношение естественным. Её связывали с молодым парнем только комсомольские общественные дела,  да его условно родительские обязанности. Девушка хорошо понимала Григория. Ещё в первые дни появления Ирины в школе, учителя ей говорили: «Есть хороший парень, тебе почти ровесник. Живёт со своими младшими братьями, один из них учится в третьем классе. Его родители трагически погибли. Он – тракторист, скромный, трудолюбивый. Мы познакомим тебя с ним, подружитесь. Глядишь, потом и  поженитесь. Останешься жить здесь в деревне». Ирина рассмеялась:
– Не хочу я пока замуж, хочу учиться. Так я больше принесу людям пользы.

Нежданный гость
В один из поздних мартовских вечеров, когда Ирина с Ниной Михайловной готовились ко сну, в дверь дома кто-то постучал. Вначале нерешительно, тихо, потом громко, с чуть замедленным темпом. Такая заявка пришельца говорила о том, что за дверью свой человек, и он твёрдо знает, к кому стремится попасть.
– Кто там? – с волнением спросила Нина Михайловна.
– Я к Ирине, откройте!
Ирина с недоумением и испугом посмотрела на коллегу и спросила:
– Кто это?
– Я – Костя Залесский, откройте, не бойтесь, я приехал издалека.
Женщины вопросительно переглянулись, Ирина быстро накинула халат и открыла дверь. На пороге стоял Костя – её школьный друг.
– Ты откуда, как нас нашёл?
– Я из Хабаровска, да пропустите же…
Через полчаса на плите закипела вода в чайнике, а на горячей сковородке жёлтыми пятачками шкварчала яичница. Костя торопливо рассказывал:
–  Вот уж не ожидал такого поворота событий. Ты же знаешь, что я пытался поступить в военное училище. Но завалил немецкий язык.  Вернее, сдал на тройку, но не набрал общий проходной балл из-за него. Осень и почти всю зиму подрабатывал в одном спортивном клубе, а в мае должна прийти повестка в армию. Всё время думал о тебе и хотел найти, повидать перед службой.
У девушки застучало сердце, она изумлённо смотрела на гостя:
«Этого ещё мне только не хватало, сейчас будет объясняться в любви», – подумала она.  Но Костя был не из тех, кто падает на колени. Перед ней сидел мужественный и несколько грубоватый парень. Последние полгода сделали его заметно взрослее, симпатичнее, если не сказать – красивее, на лице пробивалась чёрная жёсткая щетинка, а в движениях наблюдалась спортивная твёрдость и размеренность. Да и одет он был в спортивный костюм и куртку.
Внезапное появление Кости в доме тоже подчёркивало его решительность и твёрдость характера. За ужином он рассказал, с каким особенным приключением добирался сюда. В аэропорту встретил солдата, который возвращался домой и покупал билет до Новосибирска. Стоя за ним в очереди, сказал, что  и он летит до этого города. В Новосибирске они опять встретились на автовокзале, и оказалось, что оба едут в один и тот же районный городок.  Костя достал пачку болгарских сигарет «Шипка» и протянул солдату:
– Закуривай, зовут-то тебя как?
–  Сергей! Только я не курю. Наглотался газов от танков на полигоне на всю жизнь.
Когда разговорились, Костя узнал, что отец Сергея – директор МТС, и живут они в той деревне, где работает сейчас Ирина. Парень поведал, что отец писал  о необыкновенной молодой учительнице, с которой обещал его познакомить, как только сын возвратится домой.  А когда  назвал её имя и фамилию, Костя чуть было не напал на него с кулаками. В голове его дрожью пробежала мысль: «Так это же моя  Иринка, что он мнит о себе? Сейчас, прямо, так я и отдал её тебе, «дембель»! Парень не заметил перемены в лице и поведении собеседника и продолжал рассказывать о деревне и службе в танковых войсках. Но Костя думал лихорадочно о своём, и в его голове родился план: «Я должен с этим парнем ехать в деревню, скажу, что это моя сестра».
– Послушай, паря, так это же моя сестра – Ира. Вот дела! Домой я успею, давай с тобой вначале поеду в деревню. Посмотрю, как она устроилась. На том и порешили.
Ирина Алексеевна и Нина Михайловна набросали гостю постель на полу,  сколоченному из широких,  выскобленных до корабельной чистоты плах. Костя долго не мог уснуть. Ночной весенний холодок потягивал сквозь щели между  дверью и косяками, и заставил его укрыться с головой. Ирина почти до утра тоже не сомкнула глаз.  Растревоженная память о недавнем прошлом возвращала её к эпизодам дружеских отношений с Константином. Отношений таких необязательных, эпизодических, которые не закрепились ни в сердце, ни  в памяти так, чтобы тревожиться воспоминаниями, желанием вновь увидеться.  Всё же Ирина чувствовала в себе некий приятный душевный отзвук от прошлого общения. Костя был первым среди ребят, кто не скрывал свою влюблённость. Он первый, кто поцеловал её. Такое бесследно не проходит.  Расстались они мимолётным свиданием, с пожеланием удачи друг другу. Не было обязательств писать или когда-нибудь встретиться. Если бы не случайная встреча Кости в аэропорту с демобилизованным солдатом, то неизвестно, состоялась ли когда-либо встреча бывших друзей. Может, не проснувшиеся чувства, а простая ревность заставила Константина  ехать к Ирине? На этот  вопрос он сам бы честно не ответил. Такие мысли не могли зародиться в его голове. Он захотел увидеться с девушкой, решил вдруг показать, что он – номер один в отношениях с ней, а не этот вот «молодец», потому и оказался здесь.
Утром, сбросив рубашку, Константин выбежал на заснеженный двор, начал хватать пригоршнями  пушистый  освежающий снег и натирать им грудь, руки, лицо.  Резкими  энергичными движениями он проделал несколько привычных физических упражнений и вернулся в дом.
Женщины успели одеться и разжигали печь. Костя достал бритвенный станок, вынул лезвие из синей обёртки с надписью «Нева», быстро побрился. Потом погремев коротким, с шариком на конце, клапаном рукомойника, висящего на стене за входной дверью, с наслаждением умыл лицо. Свежий, красивый, энергичный, с приветливой улыбкой, он громко произнёс:
– А теперь, доброе утро, хозяюшки! Где дрова? Я мигом доставлю!
И закрутилась обычная утренняя карусель с быстрым завтраком на кухне. Константин поставил в неловкое положение Ирину. «Друг – не друг, жених – не жених. Может, брат?» – подумали Озеровы, когда он появился во дворе школы вместе с Ириной Алексеевной. Ирина сразу поставила всё на свои места:
– Это мой школьный товарищ, он уезжает служить, приехал попрощаться.
Она сразу сказала ему, что больше одного дня он здесь оставаться не должен. Поэтому «свидание» может продолжиться до отхода вечернего автобуса в город.
После уроков они пошли на озеро. Здесь не было никого, кто мог бы помешать встрече. Сама природа настраивала друзей на доверительный разговор. Лёд ещё крепкий, но заметно подтаявший, пористый, делал шаги молодых людей мягкими и слабовато, как бы услужливо извиняясь, хрустел под ногами. Его широкое сверкающее поле создавало иллюзию морского простора и располагало к хорошему настроению. Ирине льстило внимание друга, его внезапное появление, но она жила в другом мире, другом измерении.  Её душа, мысли, планы были далеки от того, чтобы хоть как-то задержаться на этой встрече, продлить её  и строить будущие серьёзные отношения с молодым поклонником. Девушка воспринимала  её как приятный, но преходящий эпизод. Совсем по-другому думал её гость.  Несколько раз он останавливался, смотрел в лицо Ирины, пытался что-то сказать, но вновь начинал идти по хрупкому льду.  Наконец он решился:
– Послушай, Ира,  я ведь не случайно тебя нашёл, приехал сюда. Мне скоро в армию, я хотел бы, чтобы у меня была подруга, если хочешь, жена, чтобы она ждала меня, писала письма.
Ирина задумчиво смотрела на сухостой. Она не могла понять, почему эти погибшие деревья привлекают её внимание. Вновь и вновь переводила взгляд с Константина на остатки стволов, так неестественно торчащих из-подо льда. «Они засохли потому, что их поглотила другая стихия. Когда-то поднялся уровень воды и уничтожил живые растения, – размышляла она, –  Как сделать так, чтобы тебя не поглотило что-то противоестественное твоей сути, противное твоему духу?»
После прогулки на озеро, Ирина пригласила Константина в библиотеку. Там в это время никого не было, и они могли спокойно поговорить обо всём. К тому же вдруг подул западный ветер, над озером появились серые тучи.
Костя старался быть весёлым, непринуждённым, показывал свою радость от встречи, рассказывал о приключениях в далёких краях. Приблизившись к Ирине на короткое расстояние, он игриво поправил красивый локон вьющихся волос на её голове
и, заглянув вопросительно в глаза, хотел что-то шутливо сострить. Но видя серьёзное сосредоточенное лицо подруги, её проникновенный испытующий взгляд, вдруг переменился и сказал:
– Ира, я твёрдо намерен учиться после армии, я обязательно поступлю в военное училище. Ты поработаешь здесь, и мы вместе поедем поступать, ты – в «пед», я – на «военку», а?
Ирина молчала. Её разрумянившееся лицо после прогулки по льду озера было по-особенному привлекательным. Оно притягивало Константина, лишало контроля над собой.  Его руки невольно тянулись к её рукам, гибкой тонкой талии, вьющимся длинным локонам волос, ниспадающим на грудь. Он начал что-то бормотать ей на ухо, и девушка почувствовала жаркое дыхание друга. Такое уже было когда-то, там, в школьной жизни. Губы его задрожали, он не мог сказать что-то внятное, тело сковала невидимая сила. Всё спортивное, мужественное на минуту безжалостно покинуло его.
Ирина в волнении машинально взялась за спинку стула, и устало опустилась на краешек сидения. Костя присел вплотную к ней, положил руку на плечо, его горячие губы прикоснулись щеки девушки. Ирина слегка уклонилась и удивлённо посмотрела на него.
– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, пусть даже не сразу так, а может, после армии, – тихо на ухо произнёс он.
Ирина на мгновение растерялась, посмотрела Константину в глаза.  Его близость, ощутимая энергия страсти на мгновение лишили её воли, она откинула голову назад, и Костя сделал попытку поцеловать её в губы. Ещё мгновение…  Ирина встрепенулась, медленно отводя его руку, встала со стула и подошла к книжному шкафу.
Костя с удивлением и тревогой смотрел на неё. Ирина молчала, положив ладонь на ручку стеклянной дверцы, дрожащим голосом тихо сказала:
– Пройдёт столько времени, многое изменится. И ты, и я тоже. Зачем ты будешь связывать себя? А я не знаю сама, что будет завтра, может, я захочу поехать уже летом в  город и поступить в институт.   Не забывай, что мне только что исполнилось 18 лет. Давай останемся друзьями без всяких обязательств. А вообще, ты, хоть понимаешь, что говоришь? Тобой руководит страсть. У тебя даже нет нежных слов для меня. Твои чувства только в тебе и для тебя. Сегодня ты увидел меня и воспылал, завтра встретится другая девушка, ты будешь льнуть к ней. Ты же совсем не знаешь, какая я, что меня волнует, какие мысли в голове, какие предпочтения, увлечения, какие мужчины мне нравятся. Завтра тебе будет не по душе, с кем я общаюсь, потом не разделишь со мной восторга от картины или прочитанной книги. Твой бойцовский волевой характер тоже, наверняка, породит проблемы.  Костя, дорогой, послушай самое главное: ты мне хоть сказал, что любишь меня, что жить без меня не можешь? Так, вроде, герои фильмов говорят.  Ты сказал только о своём желании, а меня ты спросил, хочу ли я, люблю ли я тебя? Твоё призвание – быть военным, командовать, наступать.
Костя вдруг рассмеялся.
– Ты чего? – с удивлением спросила Ирина.
– Я вспомнил, как ты упала в обморок у ларька, – с грустью произнёс он.
Ирина отошла от Кости, взяла с вешалки пальто и, накидывая его на плечи, тихо сказала:
– Через полчаса от управления колхоза отходит автобус в райцентр. Тебе надо поторопиться.
Костя выглядел как опавшее от листвы осеннее дерево. Лицо вытянулось, глаза округлились. Ощущение вялости и бессилия сделали его безразличным ко всему, что окружало. Ирину он видел теперь как чужую  недоступную девушку, немного смешную, злую, гордую… и  … такую желанную. Когда они вышли на улицу, из чёрного, тяжёлого низкого неба повалил крупными хлопьями весенний, белый до ослепления,  снег. Он бил им в лица, таял, и мелкие струйки скатывались на подбородки, воротнички одежды, на грудь. Они смывали с них что-то прошлое, отягощавшее, предвещали новую и чистую дорогу в будущее.

                                            Опять про любовь и тайну озера
Большая трепетная и сильная любовь, сметающая все жизненные преграды, та симфония чувств, которая окрашивает землю, небо, весь окружающий мир влюблённых особым радужным светом и заставляет учащённо биться сердца, только на время притаилась в её душе, спряталась, повинуясь осознанному выбору той линии поведения, которая называется платонической любовью.  Это своеобразная романтика отношений юноши и девушки. Внутренний огонь поднимает жертву любви на духовную высоту. Естественные телесные инстинкты не отступают и не прячутся где-то вдалеке, они начинают проявлять себя как песня, как вдохновенный стих, а лица влюблённых расцветают в счастливых загадочных улыбках. Условное расстояние, внутренняя стена, порождённая зрелым сознанием и всем тем предшествующим домашним, школьным, книжным воспитательным процессом,   не опускает и не сдаёт во власть животного инстинкта. Но соблазн велик. Им движет природа. Она с дьявольской силой терзает, жжёт изнутри, ослабляет сознание и волю, испытывает неокрепший организм. Стоит ли противиться? Кто-то говорит себе – «Да!». Кто-то ищет оправданий и сдаётся.
Если любовь не просто страсть, магнетическое влечение друг к другу людей разных полов в череде неумолимых законов природы, а скрашенное целым букетом духовных ценностей, которые веками культивировало человечество, вырываясь из дикого, грубого, животного состояния, значит, она поднимает человека на новую высоту, создаёт основу для счастливой красивой жизни. Если у молодых людей есть ещё и благородная цель, смысл жизни, то в подарок они получают сладостное осознание своей силы, и побеждают.
Даётся всё не просто так. Ирина помнила, как учась в школе, не могла избежать размышлений о негласных проблемах. Как не могли это сделать и её одноклассницы.  Она была близка к тому  пониманию важной стороны жизни, что испытание проходят успешно те,  кто сознательно занимается воспитанием чувств. Эту мысль она находила в книжках, о чём-то делала вывод сама. Ещё помнила простые житейские советы мамы. За ними был немалый жизненный опыт. Ирина любила её, доверяла порой свои тайны, и они, как подруги, часто обсуждали  свои проблемы, далеко за полночь.
Она будет вспоминать эти разговоры через много лет, когда сама доживёт до её нынешнего возраста: «Мама! Как невнимательны  и несправедливы к тебе бываем мы порой.  Как мягко и, кажется, любя, мы проявляем  жестокость к тебе, самому близкому родному человеку! Как иногда, не замечая того, унижаем твоё достоинство своим всезнайством, мнимым опытом и независимостью суждений. Да! Мама смолчит, она будет с любовью смотреть на тебя, понимать с высоты своего жизненного опыта твоё несмышлёное суждение, ты даже не заметишь, не почувствуешь  в собственном незрелом эгоизме её снисходительное отношение к тебе, её мудрость и проницательность. Как наседка наблюдает за своими цыплятами, так и мама на всё смотрит и всё видит, только в период смертельной опасности она встрепенётся, распустит «крылья и когти», и будет до последнего драться за своё дитя».
Ещё в 10-м классе выпускники проводили диспуты, пытаясь найти свои ориентиры в жизни: «Береги честь смолоду», «Увлечение или любовь?». Они встраивались в тот обязательный воспитательный идеологический процесс, рамками которого был официально провозглашённый «Моральный кодекс строителя коммунизма». Потому в диспутах обсуждались  не случайные темы. Может, они и западали в души искренним, неискушённым юношам и девушкам, помогали общаться в рамках дружеских отношений, не переступая пределы условно-запретного. Какая счастливая лёгкость позже была в душах тех, кто не поддался искушениям, кто не испытывал потом душевных  тягостных преград строить своё счастье, влюбившись в того самого –  единственного. Идеализм? Иллюзии? Вначале интуитивно, потом всё более осознанно, Ирина лепила в душе своё собственное понимание таких важных жизненных отношений, которые становились устойчивым убеждением.
У каждого человека были свои «любовные» истории, начиная с раннего возраста.  Ирина вспомнила, школьную жизнь, свой второй класс. Однажды, накануне Нового года, она шла домой после уроков  с одноклассником Толей Соболевым.  Вдруг он остановился, достал из портфеля праздничную открытку, разрезанную на две части, сложил их вместе и показал Ирине. Она увидела, что на ней были нарисованы мальчик и девочка, катающиеся вместе с горки на санках. Одну половинку он дал Ире «на память», другую оставил себе. Это был не просто дружеский знак. Она потом с улыбкой вспоминала это детское откровение одноклассника.
Ирина  не раз испытывала повышенное внимание ребят. Юноши  влюблялись в неё и даже признавались в этом. Но её твёрдый характер  позволял держать дистанцию.  Ничто не могло поколебать её и  в этой старинной деревне с её добродушными людьми и простыми ясными отношениями. Замуж она здесь выходить не собиралась.
Совсем не так думали многие её сверстники мужской половины деревни. Негласная охота на сердце  приезжей девушки началась, когда она искала учительский дом, чтобы поселиться в нём на время учебного года. Тогда она увидела двоих парней лет по семнадцати-восемнадцати, которые  увлечённо занимались ремонтом старенького мотоцикла.
– Ребята, извините, не подскажете, где находится учительский дом? Мне сказали, что на краю пустыря.
–  Да, вон там, – парни показали на рубленый дом с тесовой крышей и резными наличниками на окнах, потом долго смотрели ей вслед, пока она не зашла за калитку усадьбы.
– Витёк, это наверняка, новая «учителка», только чего это такая молодая? Екатерине Ивановне-то, наверное, было лет сорок, когда она уехала отсюда. Слушай, эта «деваха» нам ровесница, вот «задружим», пожалуй, а?»
Витёк начал отрешённо крутить гайку и только вскользь пробурчал:
 – Ну и дружи сам, мне осенью в армию.
Павел, так звали его товарища, с горящими глазами положил ему на плечо руку:
– А спорим, она будет моей! Танька, вон, какая гордая была, а ничего...
– Слушай, Пашка, – занервничал Витя, –  поддержи лучше колесо. Посмотрим, как она тебе нос утрёт.
Парней в деревне было немного, а девушек и того меньше. Редкие одинокие женщины, не выйдя замуж в свои юные годы, получали опыт свободной любви в общении со случайными мужчинами, выпавшими из семейных очагов. Потом они передавали его молодым ребятам. Все знали  Наталью Овсянникову, женщину того самого возраста, о котором писал Бальзак.  Она не стесняясь, могла свить любовное гнездо с неопытным партнёром в любом месте. И вся деревня знала об этом, смеялась, осуждала, но подарить счастье женщине не могла. Только жёны бдительнее следили за своими мужьями, которые не прочь были завести тайный роман с деревенской распутницей.
На исходе весны, Ирина Алексеевна решила наконец-то найти объяснение слухам о таинственных звуках, доносящихся по ночам из-за озера. Дети часто рассказывали страхи о них. Боялись лешего. Об этом говорил Ирине и Григорий Оленин, живший на берегу озера. Ирина Алексеевна вдруг предложила ему:
– Гриша!  Давай мы с тобой попозже вечером сплаваем на лодке на ту сторону озера, послушаем, кто там «ухает», может, и увидим кого?!
Григорий  удивился смелости и безрассудности молодой учительницы, и в то же время обрадовался:
– Давай, а что тут такого? У меня и лодка есть.
Григорий был коренастым, широкоплечим, с правильным волевым лицом. Таким женщины доверяются, внутренне понимая, что он защитит их в случае чего. Ночь удалась светлая, полная луна, похожая  на остывающее солнце, отражалась в воде. Смельчаки медленно плыли к таинственным и устрашающим взгляд деревьям,
Ирина смотрела на высвеченный лунным светом профиль Григория. Он напоминал древнегреческого воина с какой-то картинки из учебника истории. Ей захотелось сказать ему об этом, но вместо комплимента тепло, по-дружески спросила:
– Гриша, как ты управляешься дома? Целый день на работе, вечером надо готовить братикам и себе, помочь им с уроками.
Повернувшись лицом к Ирине, он тихо ответил:
– Тётка помогает.  Она живёт рядом. Сам бы я один не справился. Мне, конечно, хочется отслужить в армии. Но из-за братьев дали отсрочку.
– И давно вы живёте в деревне?» – продолжала Ирина.
– О! Это и мой отец бы не сказал точно. Я помню один разговор родителей, они говорили о том, что прапрадед отца работал на медных рудниках в Змеиногорске, потом возил руду на медеплавильный завод. Прадед работал там плавильщиком до большого пожара. А потом его семья перебралась в эту древнюю и занялась хлебопашеством.  Благо, они прикопили деньжат и построили здесь дом, купили пару коней, корову. Хозяйство постепенно росло. Но мой дед всё потерял во время коллективизации. Перечить советской власти не стал. Может, я бы и не знал про дедов, но один из них оставил память и передаётся она через поколения. Это кожаный мешочек с куском медной руды и Сибирскими монетами. Я покажу потом.  Вот и живём мы здесь. Жаль родителей, конечно. А вы, Ирина Алексеевна, к нам, наверное, временно? По всему видно, что «полёт» у вас другой, не наш деревенский. Всё вам интересно. Не случайно же вы здесь сейчас в этой лодке.  Другая бы не стала рисковать, сидела себе  дома.
Ирина усмехнулась:
– А чего бояться? Всё имеет объяснение, да и чудес не бывает. Просто надо внимательнее ко всему относиться, искать причину явлений. Мне хочется узнать, что или кто здесь свистит и «ухает».  Не могу же я поверить в те страшилки, о которых говорят.
Вдруг подул лёгкий ветерок, и кто-то глухо застонал. Ирина крепко держалась за борт лодки и не спускала глаз с того места, откуда раздался глухой нарастающий звук. Ветерок на минуту утих, лодка слегка покачивалась на чёрной поверхности воды. Спутники с напряжением ждали, что будет дальше. Вновь подул ветерок, только с большей силой и уже не стихал, а порой усиливался. И звук вновь стал исходить со стороны сухостоя,  нарастать от низкого, приглушённого уровня, почти  шипения, до более высокого и сильного трубного звука, будто сам Соловей-разбойник вызывал на бой. Ирина с Григорием впились глазами в могучих чёрных монстров. Казалось, что и они, в свою очередь, смотрели на них. Вдруг Ирина  схватила Григория за руку:
– Смотри, смотри! Вот на это дерево правее, видишь?  Такое огромное! Оно переломано, наверное, молнией, а чуть ниже в нём большое дупло, оттуда идёт звук…
– И огоньки там горят. Так это же  филин! Вот кто ночью не даёт спать нашей деревне! «Ночью ухает, пугает, днём в укрытиях отдыхает», – засмеялась Ирина. – Гриша, надо обязательно рассказать детям, да и взрослым, о нашем с тобой открытии. Может, суеверные меньше будут говорить о привидениях.
Ирина чувствовала, что Григорий неравнодушен к ней, наверняка хотел быть ближе, в мыслях дружил, мечтал, но приблизиться не решался.

Пашка
Только не все парни в деревне были такими «чудаками».  Тот же Пашка, с которым она встретилась в первый день по пути к учительскому дому, присмотревшись, начал волочиться за ней, где ни встретит. Всякий раз начинал разговор нарочито нагловато, игриво, будто они были знакомы всю жизнь и играли пятилетками в классики.  Ирина сразу раскусила его намерения и, захватывая верховенство,  жёстко подшутила:
– Павел, а ты Татьяне подвенечное платье ещё не купил? Спеши, а то женихи все раскупят.
Парень пропустил это мимо ушей. Однажды он неожиданно появился в школе, когда прозвенел звонок с последнего урока. Встретил Ирину Алексеевну в коридоре, вёл себя необычно скромно, тушевался, начал говорить что-то невнятное.
– Павел, ты что, заболел, что ли, или у тебя что-то случилось? Какой-то ты растерянный.
– Ирина Алексеевна, – набрался он смелости и начал говорить более спокойно. К тому же впервые называл её по имени отчеству. – Ирина Алексеевна, мне нужна ваша помощь. Понимаете, я хочу поехать в город учиться в сельхозтехникуме. А там надо сдать экзамены по русскому языку и по математике. У меня совсем плохо было в школе по русскому. Надо немного позаниматься. Хотя бы несколько раз, потом я сам буду готовиться.
– А ты с директором колхоза говорил? Даст он тебе характеристику и разрешение на выезд?
– Да, он сказал, что даст, если я твёрдо пообещаю вернуться сюда на работу.
Может быть, лукавил парень. Многие хотели бы получить паспорт и уехать в город навсегда. Но закон ограничивал права сельских жителей со времён начала коллективизации. Выехать могли  только по уважительной причине, например, на учёбу, службу в армии.
Ирина знала, что в деревне почти никто не имел паспорта и поехать в город, чтобы там поступить на работу или на учёбу без разрешения председателя колхоза никто не мог.
На короткие уроки он стал приходить после работы, когда в школе уже никого не было. Только Ефимия Даниловна сидела в своей каморке, или хлопотала во дворе школы по хозяйству. Павел оказался способным учеником, легко воспринимал замечания, исправлял ошибки в текстах, старался запомнить правила. Но приглушённый свет в классной комнате, где из экономии Ирина Алексеевна зажигала только одну лампочку над учительским столом, начали заметно влиять на поведение Павла. Он становился рассеянным, часто повторял вопросы и как-то по-особенному глядел на молодую учительницу. Ирина быстро поняла причину странного поведения парня. Для неё это был сигнал закончить на этом занятия.  Но внезапное событие поставило всё на свои места до решительного объявления Ирины. Однажды она заметила, что за окном в лунном свете промелькнула тень.   «Может, Ефимия там носит дрова?» – подумала она.  Но через минуту дверь распахнулась и в неё влетела раскрасневшаяся Пашкина «любовь». Она без звука влепила ему в правую щёку полновесную оплеуху. Потом другой рукой – в левую,  и выбежала прочь.  На этом занятия русским языком закончились.

                                         Элизабет и Борька в финале
Как-то быстро заканчивался последний весенний месяц, а с ним и учебный год. Ирина вела итоговое родительское собрание. По её лицу было видно, что это совсем не та робкая юная выпускница педкласса, что появилась здесь первого сентября прошлого года, а поверившая в себя учительница начальных классов. Увлечённо, с лёгкой улыбкой, уважительно, она говорила мамам и папам об их детях, как они поработали в течение года, на что надо обратить внимание в новом учебном году. Вроде простое формальное мероприятие – это родительское собрание. Но в тихой и чуть настороженной атмосфере витал какой-то тревожный вопрос. Молодая учительница ощущала его всем своим существом, и он был написан на лицах родителей. Они знали, что это последняя встреча с полюбившейся учительницей. Скоро она уедет учиться сама.
А результат был налицо. Впервые в классе никто не остался на второй год. Дети стали дружнее, им было чуточку интереснее учиться. Да и в душах ребят появилось что-то неуловимо приятное. Они начали искать у родителей старые вещи, допытывались, а что было раньше, зачем эти иконы на стенах и какие-то медные монеты в сундуках? Мечтали они о новых походах.
Ирине уже было спокойнее на душе, когда она видела Лену. Хрупкая способная девочка стала первой помощницей Ирины Алексеевны, занималась с отстающими учениками, рисовала в стенгазете трогательно простые, но выразительные картинки.
С ней дружила Лиза – тоже активная девочка, из такой же многодетной, но немецкой семьи. Отец её в самом начале войны был отправлен в трудармию и затерялся на многие годы. Родственников раскидали по всей Сибири. А мама с тремя маленькими детьми оказалась в этой деревне. Много бед им  пришлось пережить. Помогли душевные хозяева дома, куда их подселили. К счастью, отец через  десять лет нашёл их, и тогда родилась Лиза. Дома её звали Луиза, и говорили с ней в семье на родном языке.
Однажды Лизонька вместе с учительницей спасла целый класс от простуды. А было так. Шёл обычный урок, на улице лежал посеревший февральский снег. Круглая печка согревала ребят от лёгкого, но пронизывающего с ветерком холода за окном. Вдруг послышался странный нарастающий звук, похожий на тракторный, только откуда-то сверху. Дети кинулись все разом к окнам и увидели странную,  летящую прямо перед школой, большую зелёную стрекозу. Они ещё ничего не знали о такой технике. Нигде, даже на картинке или в кино, не видели подобное. Не обращая внимания на Ирину Алексеевну, раздетые, ученики выскочили на улицу и побежали в ту сторону, куда пролетел вертолёт. Это был он самый!  Впервые за всю историю деревни!
На улице дул холодный весенний ветер.
– Да они же простынут! –  вскрикнула Ирина Алексеевна.
В классе ещё оставались Лена и Лиза, не успевшие выскочить с другими ребятами. Они вместе с Ириной Алексеевной, стали хватать пальто учеников с вешалки и с большими охапками одежды побежали метров за двести к ученикам, которые уже обступили диковинную машину. Там одели возбуждённых ребят. Когда вернулись в школу, говорили с восторгом  только о вертолёте. Ирина Алексеевна понимала детей. Пожалуй, никто из них не видел прежде ни вертолётов, ни самолётов, ни паровозов… Они знали только проплывающие по Большой реке пароходы и катера.
Ирина Алексеевна радовалась в душе тому, что ей удалось настроить на учёбу, увлечь школьными делами  озорного Борю Овечкина. Он заканчивал год с твёрдыми тройками и одной пятёркой – по поведению. И гордился, что его избрали старостой класса.  Напряжённый до предела год дался ей нелегко. К тому же Ирина сама готовилась поступать в институт и не теряла ни минуты свободного времени в течение всего учебного года. Не могла она так просто бросить навсегда это учительское занятие. Вошло оно в сердце, растревожило душу. Только знаний, какие дали на курсах, оказалось мало, да интуиция подсказывала ей собственное предназначение. Надо было продолжать учёбу.  Это намерение Ирины Алексеевны повергало в уныние даже коллег по работе. А  Николай Семёнович пришёл к ней домой вместе с председателем колхоза, и они начали уговаривать её остаться жить в деревне. Но ветер уже «надувал алые паруса» новой жизни…

Сигналы из прошлого
Прошло более полувека... Время многое стёрло из памяти. Всё перевернулось, всё изменилось. Только сердце русского человека осталось прежним. Оно живёт своей жизнью, оно получает сигналы от неба. Вдруг тронет его необъяснимое беспокойство. Заставит волноваться, думать, что-то вспоминать. Судить за то, чему раньше не придал значения, не уделил внимания, прошёл мимо. Вдруг всплывают давно забытые образы ранее близких людей. Они не могут раствориться бесследно в чёрном и холодном мироздании.  Оно связывает всё живое одним полем, одним духовным пространством.     Ирина Алексеевна – пенсионерка, заслуженный учитель.  Живёт в красивом молодом городе, в который вложила душу и весь свой творческий заряд.
Несколько поколений учеников прошли через её учительскую практику. Из каждого она «лепила» Человека – знающего и доброго. Это была её цель, воплощение того самого вещего «аленького цветочка», который она сама искала и нашла.
Ирина Алексеевна сидит за компьютерным столиком в домашней библиотеке. Её муж, Вячеслав, занимается чем-то в гараже. Она перебирает старые бумаги, поздравительные открытки от друзей и родных ей людей.  Раскрывает недавнее письмо от школьной подруги и сокурсницы по институту: «Дорогие Ирина и Вячеслав, надо же, столько лет прошло! Вот уже и ваша золотая свадьба!  Из всех моих знакомых ты, Ирка –  самая счастливая. О себе я не говорю – сама виновата. Но остальные наши девушки – все недовольны своей жизнью. Ведь нашла ты своего Славу, хоть и бегала от него вначале. Он был такой скромный, застенчивый. Ты же у нас девица всегда была видной. Ещё в школе все отмечали, что ты такая красивая. Да и в институте за тобой ухаживали ребята боевее Славы. А вот, поди же! Он всех победил и завоевал тебя. Это, видимо, своей романтичностью. Ты сама всегда была приподнята над землёй и действительностью. Эта романтика у тебя и сейчас осталась. Молодец! А какие у вас внучки! Младшая, Ника, очень похожа на Славу. Недаром  они родились в один день только  через 60 лет!»
Ирина Алексеевна задумчиво включает монитор и просматривает почту на сайте «Одноклассники». Перед ней на полке стоит простая стеклянная вазочка . Она хранит   много лет как талисман, как память о первых шагах в учительство. Ирина Алексеевна всего год работала в деревенской школе, но,  по прошествии стольких лет, благодаря компьютерным технологиям, получила уже несколько писем от первых своих учеников. Писем добрых, благодарных, доверительных.  На мониторе она видит незнакомое лицо  женщины и читает новое большое письмо, обращённое к ней. Пришло оно из Германии. «Дорогая Ирина Алексеевна, наконец-то, я нашла Вас! Я - та самая Лиза – ваша первая ученица. Дорогая  моя учительница,  много пришлось перетерпеть мне в жизни. Слава богу, сейчас всё наладилось.  Я часто вспоминаю, как мы ходили в походы, играли в волейбол, рисовали, пели. А ещё, как бежали к вертолёту! Нам надо обязательно встретиться! С уважением, Лиза - Элизабет Вебер».
Сердце Ирины Алексеевны вздрогнуло.  Она всё помнила: первые шаги в большую жизнь не забываются.

                                                          Эпилог
Через 55 лет

В полдень одного из августовских дней в доживающую, судя по всему, свой последний век деревеньку, въезжали иномарки с номерами самых разных сибирских уголков. Последним к маленькому клубу подкатил юркий  российский внедорожник. На нём были номера далёкого российского региона. Из машины вышла взволнованная, со счастливой улыбкой на приятном добром лице  Ирина Алексеевна. Она сразу попала в объятия высокого, крепкого, немолодого мужчины, который, не сдерживая эмоций, прижался щекой к её щеке и начал кружить на одном месте. Это был Николай Оленин, её бывший третьеклассник.   К ним  выбежала женщина, с блестящими  от внезапных слёз глазами, и бросилась  обнимать сразу обоих. Через минуту из распахнутой двери повалили  на травяную площадку ещё десятка полтора возбуждённых с радостными лицами людей. Странный был вид, который открывался глазам приезжих. Заросшие бурьяном улицы, наличие которых напоминали только редкие дома да грязные от недавних дождей едва разъезженные дороги. Посреди улицы жевала траву одинокая корова, привязанная верёвкой к  полусгнившему забору. На краю заросшей поляны едва просматривался среди акаций невысокий обелиск с табличкой, на которой можно было угадать, что это фамилии погибших  в войну местных жителей. По всему было видно, что этот, в недавнем прошлом процветающий уголок, попал, как и все деревни российской глубинки, под каток безумных реформ нового времени.
Посреди улицы стояло приметное деревянное здание с красной металлической крышей и фронтончиками по трём скатам. Это была давно опустевшая, с забитыми дверями, школа. Вот она и стала причиной появления здесь такого количества гостей. В родную деревеньку на берегу озера собрались бывшие ученики и их самая любимая учительница. Необычное заключалось в том, что это не были, как правило, выпускники десятых или одиннадцатых классов, – а всего лишь начальной четырёхлетки в деревне с крепким когда-то хозяйством. Первым инициатором встречи была Элизабет Вебер, которая прилетела из Германии. До этого никто и не мог подумать, что через полвека свершится такое чудо, и все они встретятся на родной земле. Здесь оживут детские лица   с  коллективной школьной фотографии, которую привезла их учительница. В них, перебивая друг друга, они будут узнавать себя и своих одноклассников, смотреть, смеяться, отмечать следы долгой непростой жизни.

Волобуев  Геннадий