Сергей Хорошев-Ольховский
Писатель, редактор, вице-президент и председатель правления Международного союза литераторов и журналистов «APIA». Соавтор и ведущий литературных рубрик «APIA НА ДОНУ». Автор многих произведений прозы: роман, повести, рассказы, очерки, юмористический цикл «Хуторские байки». Публиковался в различных газетах, журналах, альманахах и сборниках в России, США, Австралии, Англии, Германии, Израиле, Латвии, Литве, Украине, на Кипре, начиная с 1994 г. На основании этих публикаций в свет вышли четыре книги: «Четыре бездны», «Клетчатый пиджак», «Любовь и грех», «Запах родины». За роман «Четыре бездны» и сборник донских рассказов награждён атаманом Всевеликого Войска Донского и атаманом Верхне-Донского округа именной казачьей шашкой, грамотой и медалью за возрождение казачества 2009-2010 г.г.; лауреат диплома и золотой медали им. Франца Кафки в номинации проза 2011, присваиваемой Европейской унией искусств; литературной премии им. Олега Алексеевича Афанасьева 2015 г. и многих других наград. Казачий полковник. Чрезвычайный и полномочный представитель союза казаков России и Зарубежья в Великобритании и странах Европейского союза. Проживает в Лондоне.
Британские Рассказы
Ночной Лондон
...То дивное, несказанно-прекрасное, нечто
совершенно особенное во всем земном, что есть
тело женщины, никогда не написано никем.
Надо найти какие-то другие слова.
Иван Бунин
(Из дневников. 3 февраля 1941 года.)
Ночной центральный Лондон ярок, самобытен, окутан легендами. Кругом горят тысячи огней, слышится музыка, задорный смех. По улицам неугомонно снуют черные, с виду похожие на навозных жуков такси-миникабы, следом за ними степенно следут ярко-красные двухэтажные автобусы, иногда проскакивают и недавно введенные одноэтажные длиннющие гармошки, напоминающие гусениц. Здесь сотни театров, казино, всевозможных ночных клубов. Здесь тысячи пабов, ресторанов и ресторанчиков, кафе и кафешек. На любой вкус, для любой национальности. Здесь миллионы разноязыких, разноглазых, с неодинаковым цветом кожи людей со всех пяти населенных континентов, разодетых в модные современные одежды и в экстравагантные национальные костюмы. Не удивлюсь, если где-то по берегу Темзы вразвалку пройдется и представитель шестого, ледяного континента, в своем консервативно-традиционном черно-белом одеянии. Ночной центральный Лондон – это город-сказка. Всяк найдет себе забаву по вкусу.
Но есть и другой ночной Лондон. Окраинный. Бытовой.
Дом в Англии и дом в Восточной Европе – не одно и тоже. Дома тут какие-то хлипкие. Вы слышите почти все, что творится у соседа за стенкой – особенно ночью, когда город успокаивается. Стоит только немного повысить голос, скажем, во время любовной игры, и вас тотчас услышат за стенкой во всей красе – слева и справа, под вами и над вами. И это не удивительно. Внутренние перегородки сооружены из пластоборта – это плиты из мела размером два на три метра и толщиною в полтора сантиметра, обклеенные с обеих сторон толстой бумагой – примерно такой, в которую в советские времена заворачивали в магазинах селедку или халву.
И люди еще изумляются, когда в кинофильмах герой-жлобина, типа Шварцннегера, прошибает такую «толщу» с разбега. Ну и что тут удивительного? Даже я, чуть-чуть поднабрягшись, пробиваю кулаком оплот западного образа жизни. Девиз: «Моя хата – моя крепость!» – зиждется вовсе не на принципе крепостной стены, а на принципе: только дотронься до этой стены хотя бы пальчиком и демократическое правосудие – а оно действительно демократическое, поранит тебе пальчик – а может и вовсе оторвет.
Лично я намаялся на первых порах из-за этих будто бы крепостных стен. Только ляжем с любимой спать, как на улице тотчас дико заорет, чуть не лопаясь от натуги, какой-нибудь юный любовник-гигант, привлекающий неистовым воем свою хохотушечку-возлюбленную, как это делают некоторые обитатели джунглей. У меня тут же притупляется интерес к любовной игре. Но это ничего. Пережить можно.
Не знаю, правда, как на это реагирует моя любимая – не осмелился спросить. Вероятно, положительно – ведь она младше ровно вдвое: мне сорок четыре, ей – двадцать два. Она предпочитает нетрадиционный способ, или это теперь, наоборот, традиционный?.. Не знаю. От меня мало что зависит. Лежу. Молчу. Не шевелюсь. Худо-бедно восстанавливаюсь. Успокаиваю себя тем, что всего лишь через год, да и во все последущие годы буду старше ее уже не вдвое, а всего лишь на двадцать два года. Я снова готов. Вот-вот... И тут слышу отдаленный, едва слышный стук женских каблучков. Стук приближается. Становится все звонче и звонче. Я вслушиваюсь. Мне до невозможности хочется представить, как выглядит эта женщина. Задаюсь вопросом: молодая ли? Молодая, – отвечаю себе, – походка быстрая, легкая, уверенная. Интересно, какой комплекции? Стройная, – отвечаю себе, – стук четкий, частый. Интересно, какой национальности? Ответить трудно. И все же определяю – европейка, причем западная. Идет нормально, обыденно – просто идет и ничего более. Стук все приближается, усиливается и, к моему удовлетворению, начинает постепенно затихать, удаляться. Я опять начинаю входить в норму, и тут очередной стук каблучков. Все тоже самое, но эта, готов поклясться, восточная европейка. Частит, частит... Мы ведь восточные вечно спешим. Мысль, что это своя, мне необыкновенно приятна. Я начинаю представлять как она одета, и захожу слишком далеко: я подсознательно вижу какое на ней белье, и даже пытаюсь зайти дальше... Мне становится почему-то стыдно. Но почему? Что тут собственно такого?.. Я мужчина! Почему я должен думать иначе? Почему?.. Ведь Всевышний создал их для нас из нашего же ребра! Значит, они свои. Можно о них так думать, и даже нужно. Ведь они для нас покупают эти дорогущие клочки шелка, гипюра, атласа... Именно для того, чтобы мы это обязательно увидели. Я беру себя в руки, с трудом пересиливаю стыд, успокаиваюсь. Мне снова становится хорошо. Но она уже пронеслась мимо.
Следом прошла африканка. Я в этом уверен. Сильная, мощная. Они все прирожденные спортсменки, только потренируй чуть-чуть. Нет. Спортсменки не для меня. Грубоваты.
За ней азиатка. Походка кошачье-мягкая, неуверенная, как-будто чего-то боится. Одета наверняка в бесформенные шуршащие шаровары. Нет, это тоже не для меня. О-о!.. Она вдобавок не одна! Да и как ей быть одной? Непозволительно...
Я жду свою. Но идут все чужие. Англичанки, африканки, иногда азиатки в сопровождении азиатов. На мужские шаги, а их, к сожалению, большинство, я не реагирую. А кроме них идут все чужие, чужие...
Я нетерпеливо жду свою. И вот она! Наконец! Милая! Долгожданная! Длинноволосая, с ясными широками глазами; высокая, с аккуратненькой упругой грудью, приподнятой чуть-чуть вверх; стройная, с длинными шелковистыми ногами от который во все стороны разлетаются невидимые искры-биоимпульсы, неминуемо попадающие прямо в сердце мужчин; и что-то еще... потаенное, притягательное... И в белом белье... Да! В белом! Наши любят в белом. Прекрасное сочетание слов – белое белье. Она частит, частит... Приближается...
«Такая!.. Такая!.. И моя такая!.. – внутренне кричу я. – Да-да-да-да!..»
Вегетарианец
(Рассказ очевидца)
Настоящим другом человеку в трудную минуту может быть не только другой человек, но и существо «неразумное», с точки зрения самого человека. Распознав это однажды, Человек разумный готов пойти на любые жертвы ради существа «неразумного».
Эту историю, а точнее два разных, но взаимосвязанных между собой рассказа о любви человека к животным, я услышал от очевидца. А он, в свою очередь, – в лондонском пабе от эмигранта по имени Вячеслав.
Этот высокий рыжеватый парень со слегка удлиненными чертами лица был медлителен и скорее походил на британца, нежели на россиянина. Славик всем показался по меньшей мере странным. Мало того что он не пил ничего крепче пива, не выносил табачного дыма, заменял все бранные слова одним-единственным словосочетанием «козья морда», он ещё, вдобавок, был вегетарианцем.
Для западных европейцев это, в общем-то, обычное дело, но для восточных, любящих выпить крепенького, закусить жирненьким и между делом ввернуть смачное, трехэтажное словечко, такие привычки казались подозрительными. Особенно всех раздражало, что он не ел никакого мяса. И за такое неуважительное отношение к богатой белками пище, дающей мужчине так ценимую женщинами силу, уверенность и даже некоторую дерзость, Славику пришлось держать ответ перед разгоряченной публикой.
– Дело было в казачьих краях – на Кубани, жена моя родом оттуда, – с неохотой начал Славик издалека. – Познакомились мы с ней ещё в перестроечные времена во Владивостоке. Оба в море ходили на одной и той же посудине – она радистом, а я судовым электриком. Всё вроде бы складывалось хорошо – душа в душу жили, так нет же!.. Официальной женой захотелось ей стать! Как не отговаривал я её от этого опрометчивого шага, она настояла на своём. Что из этого вышло, сами можете догадаться...
По законам тех невыездных, социалистических времён нас тотчас развели по разным пароходам. И жизнь сразу потускнела – оно и неудивительно: что хорошего встречаться с собственной женой только во время отпуска! Бывали, конечно, случаи, когда наши пароходы разок-другой в год, по стечению обстоятельств, сходились вместе в каком-нибудь корейском или японском порту. Однако от таких коротких встреч становилось порой ещё тоскливее. Это и вынудило нас обоих, без памяти любивших море, задуматься о сходе на берег. Но, наверное, мы всё-таки не решились бы на этот жуткий шаг, не развались тогда впрах экономика страны. Деньги платить стали плохо, а потом и вовсе перестали. Так и оказались мы на Кубани.
Приняли меня там неоднозначно: простодушный тесть, имевший аж четверых дочерей, по-свойски, как родного сына, а властолюбивая тёща, привыкшая повелевать всей семьёй, настороженно. А со временем и вовсе возненавидела и всего лишь за то, что я тестя считал в доме главным. Досаждала она мне, чем только могла, а «главный», видя такое дело, струсил и от греха стал сторониться меня. Под любым благовидным предлогом отказывался и от рыбалки, и от шахмат, и даже от воскресных походов в пивнушку. Самое обидное, что жена моя, будучи всегда и везде лидером, в присутствии тёщи тоже превращалась в послушную, бессловесную овечку.
Затосковал я и собрался уезжать на Родину – на Смоленщину, да случай один удержал. Соседская собака ни с того ни с сего в клочья разорвала нашу квочку, а заодно и цыплят передушила. Один лишь остался живой, и тот покалеченный – и крылышки были сломаны, и ножки. Тёща хотела добить его, чтобы не мучался, и в землю закопать. Но я отстоял пернатого и стал выхаживать. На ножки наложил шины из спичек. Крылья перевязал бинтами. С рук кормил и поил, пока он не пошёл на поправку. И так тот петушок привык ко мне, что шагу не отходил, когда я был дома. Что-нибудь по-хозяйству делаю – он рядышком букашек в травке ловит. Стану с мотоциклом возиться – он опять тут же: то ключи рассматривает, то из протекторов шин засохшую грязь выклёвывает. А сяду газету читать – он на коленях у меня примостится, либо на плечо залетит.
Единственным другом, по-настоящему, был для меня Петя в то время. Мы даже на рыбалку ходили вместе!.. А с тёщей тем временем отношения всё ухудшались и ухудшались. И она, «козья морда», победила-таки – в борще сварила моего Петю!.. Да ещё меня, вдобавок, попотчевала! Когда я узнал, что скушал любимого друга, я чуть было ума не лишился! На этом терпение моё лопнуло – опять в море подался! С тех вот пор, в память о близком друге, не ем мяса вовсе! Я, вероятно, в бабушку жалостливый такой к животным, – на одном дыхании продолжил обычно уравновешенный, но в тот час взбудораженный Славик. – В её жизни, ещё в голодные, послевоенные годы, тоже был необычный случай. Корова, по-старости, перестала молоко давать… И пришлось бабушке, ради шестерых оголодавших детишек, вести Бурёнку на бойню. Но когда она привела её туда, Бурёнка вдруг прижалась к бабушке шеей, задрожала вся и стала плакать... Да-да! На её глазах выступали самые настоящие слёзы, – усилил голос Славик. – Не вынесла бабушка коровьих слёз, выхватила из рук резника налыгач и сама, рыдая, пустилась, наперегонки с Бурёнкой, восвояси!..
– Зря ты всё так близко принимаешь к сердцу, «май фрэнд». На то он и кур, чтобы во щах плавать. Кажется, так в народе говорят?.. – сосредоточенно обгладывая жареную куриную ножку, возразил Славику неразборчивым басом крупнолицый, разрумянившийся от обильного возлияния плечистый здоровяк, бывший родом из сибирских охотников.
И без того взбудораженный неприятными для себя воспоминаниями Славик в ту минуту просто взбесился, схватил со стола стакан с виски, принадлежавший сибиряку, и, вопреки своим убеждениям, вознамерился осушить его, но тут же одумался, бросил стакан на место, разбрызгивая содержимое, и со словами: «Друзей не предают!» – покинул нашу компанию навсегда.
Утро на железной дороге
(Рассказ попутчика)
Эту историю я услышал от попутчика в Лондонской пригородной электричке, когда она притормозила между станциями на несколько минут. Воспроизвожу ее, в литературной обработке, практически без изменений, исключив только излишние подробности:
«Несколько лет назад, когда я впервые приехал в Англию, я подрабатывал на частных стройках маляром, как и многие другие выходцы из бывших социалистических стран. Жил я в ту пору в южной части Лондона, в центре знаменитого района Уимблдон, а ездил на работу еще южнее – на самую окраину.
Рано утром лондонские электрички обычно опаздывают на несколько минут – особенно в южном направлении. Но однажды я застрял на пересадочной станции Балам чуть ли не час. Я нервно вышагивал по перрону из стороны в сторону и то и дело с надеждой поглядывал на табло и на часы, однако ситуация не менялась – я безнадежно опаздывал. Надо было срочно звонить боссу.
Босс спокойно выслушал мою виноватую, коряво-сбивчивую английскую речь, насмешившую его и, вероятно, по этой причине, добродушно и коротко проронил: «ОК... No problem...»
У меня сразу свалилась гора с плеч. Я плюхнулся на первую попавшуюся скамейку и огляделся по сторонам.
Слева сидели, плотно прижавшись друг к дружке, три совсем юные девчушки. Все как на подбор: невысокого росточка, стройненькие, с одинаковыми белокурыми прическами с хвостиком, в одинаковых бело-красных спортивных курточках и в джинсах. Выглядели они утомленно. Говорили тихо и неторопливо. О чем и на каком языке, я вначале не расслышал. Да и не вслушивался. Я только с сожалением подумал: «Бедные девчонки, в такую рань едут на работу! А вечером еще в коледж!» – и, нахлобучив на глаза бейсбольную кепочку, стал с наслаждением думать о приближающемся отпуске.
Девчонки приняли меня за чужого и заговорили чуточку громче. Я отчетливо расслышал русскую речь, с заметным украинским акцентом. И о чем говорили эти крошки!.. Они рассказывали друг дружке с мельчайшими подробностями, что с ними в эту ночь вытворяли гораздые на выдумку, солидные дяденьки.
Говорили они непренужденно, обыденно, как троечка хороших хозяюшек, делившийся на кухне секретами какого-нибудь необыкновенно хитрого салата. Я был обескуражен. Девчонки ехали вовсе не на упаковочную фабрику или убирать гостинницу, как это делают большинство восточно-европейских девушек – они ехали с работы!
Я поспешно вскочил с места, не в силах слушать пикантные подробности и направился в другой конец перрона. А навстречу, как раз, шла моя электричка. Я зашел в последний вагон, уютно умостился на мягком сиденье у окна и закрыл глаза. Но помечтать об отпуске мне опять не удалось. Плавно тронувшийся поезд по какой-то непонятной причине резко затормозил. Девчонки сидели на том же месте, как раз напротив меня, и смущенно улыбались.
Я не вытерпел, вывел пальцем на потном стекле следущее: «Я тоже с Украины. Если нужна помощь...» – и стал писать номер запасного телефона, но поезд тронулся...
Я несколько дней не находил себе места. Был уверен, что девчонок запугали и эксплуатируют.
На южной окраине Лондона я работал еще более месяца и все искал на той платформе девчонок, но так и не нашел. Я встретил их гораздо позже, на другой станции. Девчонки, как ни странно, сразу узнали меня и нисколько не удивились, что мир так тесен. А я был ошарашен. Однако тут же предложил свою помощь, соврав, что один из моих друзей занимает достаточно высокий пост в МВД.
– Он мент! – чуть ли не в один голос вскрикнули девчонки и, испуганно озираясь, стали пятиться.
– Нет-нет! Я бывший военный! – закричал я, и, не желая упускать их в очередной раз, показал удостоверение.
Девчонки внимательно, по очереди, изучили его и все-таки не поверили – в кросовках, джинсах и легкой курточке я выглядел, по их мнению, намного моложе и пенсионером, даже военным, никак быть не мог. Они потребовали какой-нибудь местный документ. И он у меня был. Самый надежный на острове – британское водительское удостоверение. Девчонки тотчас успокоились и стали просить совсем не то, на что я расчитывал. Они хотели, чтобы я помог их подруге, пользуясь своим знакомством, приехать в Англию.
Я был чрезвычайно смущен и, конечно, оказывать девчонкам подобную услугу, к их великому, до слез, огорчению не собирался. И впредь поостерегусь, прежде чем снова, с наскока, влезу не в свое дело.
А ведь это было не в первый раз! Когда-то, еще в юности, я неосторожно вмешался, по неопытности, в щекотливую ситуацию возникшую между моими родителями, пытаясь успешно разрешить ее. И, что бы вы думали?.. Они потом оба целые сутки не хотели со мной разговаривать. С папой было все ясно – я был не на его стороне. Мне тогда казалось, а теперь я в этом уверен, он был неправ в той конкретной ситуации. Но мама?! Почему она не хотела со мной разговаривать? Почему она была так разочарована?.. А потому, что я, не зная до конца сути дела, дал повод к дополнительным эмоциям – они помирились бы без моей «помощи» и гораздо быстрее. Как говорится: «Муж и жена – одна сатана». Она тогда мне так и сказала.
Я рассказал об этом сыну. И он теперь, когда мы с женой по какой-то причине по разному смотрим на одно и тоже событие, никогда не вмешивается. Он как-будто нас и не слышит.
А я вот, несмотря на опыт и клятву: «Не лезть больше не в свои сани», все-таки вмешался без предварительной разведки. Ситуация была слишком уже душещипательная и неоднозначная.
Людям, безусловно, надо помогать, но прежде надо знать – хотят ли они сами этого?..
Подруга девчонок, кстати, ни в чьей помощи уже не нуждалась:
«...Мне и дома богатых хватает....» – гордо заявила она, когда они позвонили ей с моего мобильного телефона».
«Джонстон» и собаки
Мы с «Джонстоном»* знаменитости в престижных лондонских районах Чэлси и Кенсингтон. Во всяком случае мой рабочий автомобиль точно. «Джонстон» – это в несколько раз увеличенная копия моющего пылесоса с двумя железными клешнями спереди, на концах которых вращаются круглые щётки-блины. Он шибко гудит, шипит, брызгает водой, то и дело выбрасывает в стороны клешни, напоминающие щупальца прищельца, загребает под себя всё, что ни попадётся на дороге и моментально проглатывает. Ни дать ни взять – робот-комбайн из фантастического фильма.
А попадаются, порой, весьма интересные вещи. Мой предшественник рассказывал, как они с «Джонстоном» однажды так напугали одного нерадивого мужичка, выскочившего из банка с мешочком денег и на радостях кинувшегося перебегать дорогу в неположенном месте, что тот уронил из рук двадцать тысяч фунтов стерлингов и в панике скрылся за ближайший газетный киоск. А когда опомнился и вернулся обратно на проезжую часть, было поздно – «Джонстон» сбрызгнул денежки водой, обмусолил и, без всякого уважения к их всемогуществу, с «аппетитом» проглотил. Как потом вызволяли подпорченные фунтики, одну из самых дорогих валют в мире, из ненасытного чрева «Джонстона» – это отдельная, техническая, длинная история. Не будем ею утомлять читателей.
Лондонские туристы обожают снимать нас на всевозможную электронную аппаратуру. Скажем так, обожают снимать «Джонстон» – я попадаю в объективы и разлетаюсь по всему миру на видео и фото заодно с ним. Кабина-то вся стеклянная, как аквариум и руль, впридачу, с левой стороны. Я плыву в пространстве прямо над тротуаром, что тоже весьма эффектно – у всех-то в Великобритании руль с правой стороны, они где-то там, в середине проезжей части. А я тут, с краю. В точно такой, по цвету, униформе, как у знаменитого футбольного клуба «Чэлси». «Джонстон» тоже синего цвета. Тут всё понятно, все мы зарабатываем деньги, пусть и разные по объёму, в одном и том же известном на весь мир районе – поэтому все одного цвета. Одной, так сказать, «голубой крови». Мы всем своим видом будто бы предлагаем прохожим: смотрите на нас, радуйтесь, фотографируйте.
И люди смотрят, фотографируют. Даже тележурналисты иногда.
Особенно неравнодушны к съёмкам туристы из стран восходящего солнца: японцы, корейцы, филиппинцы, тайцы, малайцы, китайцы… Признаемся, мы с «Джонстоном» ещё не научились в полной мере отличать их друг от друга.
Мы – гроза улиц. Нас побаиваются многие: таксисты, мотоциклисты, велосипедисты, пешеходы… А больше всего – собаки. Любые. Маленькие, средненькие, большие, и даже совсем большие. «Джонстон» не даст соврать. Причём, чем больше собака, тем больше боится. Спрячется за своего хозяина и дрожит за его спиной, и скулит, и поджимает хвостик, и ни за что на свете не хочет выглянуть хоть одним глазиком.
Степенные хозяева поначалу долго и ласково уговаривают досмерти напуганных любимцев, затем постепенно теряют терпение и начинают подёргивать за поводок, с каждой секундой всё сильнее и сильнее, бросая в нас гневные, осуждающие взгляды и, порой, парочку крепких, традиционно-английских словечек, которые легко читаются по губам. Но что мы можем поделать? Что?.. Оправдываемся: «У нас, дескать, обязанность такая. Центральные улицы Лондона должны блестеть – мы стараемся для вас достопочтенные
столичные граждане и для ваших не менее достопочтенных собачек.» Такие мысли слегка ободряют. Тем не менее мы настороже. Мы с «Джонстоном» хорошо знаем как британцы трепетно относятся к четвероногим друзьям. Достаточно одного примера. Расскажем вкратце. Пример можно было бы не приводить, да рассказик прочитают русские. А они, как известно, любят всё потрогать своими руками – им нужен веский пример. Иначе, не поверят.
Пример вот такой.
Принёс как-то почтальон, не так давно обосновавшийся на Великом Британском острове, посылочку одной пожилой почтенной леди, а из комнаты возьми да и выскочи, вслед за хозяйкой, маленькая бойкая собачонка, и давай грызть щиколотку новенькому – весьма настырно и больно. И тот не вытерпел, двинул по мордашке зловредной шавке свободной ногой. Да так «удачно», что выбил ей парочку зубиков, да ещё на глазах изумлённых свидетелей, таких же пожилых, как и сама хозяйка, почтенных соседок. Что тут поделаешь… Не знал эмигрант, что лучше надо было дать собачонке погрызть вторую щиколотку, чем так неуважительно брыкать. И загремел наш неосведомлённый на некоторое время в тюрьму. Вот вам и пример.
Поэтому мы с «Джонстоном очень внимательны. Ни-ни! Стараемся заблаговременно остановиться и переждать. Мало ли что… Вдруг, напугаем, до стресса, о котором в Англии всюду твердят, какую-нибудь впечатлительную, невероятно-породистую собачечку.
И всё же однажды случилось почти невероятное. Нас не убоялись два длиннотелых и длинноухих близнеца, незнакомой нам породы. Правда мы знаем-то всего с десяток пород на двоих, да я ещё лично одну – кривоногую, необычайно смелую и смекалистую российскую дворняжку.
Удивительно! Эти сонливые, продолговатые и лопоухие не убоялись «Джонстона»?! Справедливости ради надо сказать: мы как раз набирали воду из гидранта. «Джонстон» не шипел, не вибрировал и не брызгался водой. Так себе – урчал немножко. Тем не менее близнецов на полном основании можно зачислить в смельчаки. Они тотчас кинулись к «Джонстону», сорвав с места хозяина – солидного, хладнокровного британца.
Солидный гражданин попытался было удержать своих питомцев, но собачий напор был таков, что он потерял равновесие и засеменил следом, крепко сжимая, до белезны в руках, длинные поводки. Вислоухие всего через пару секунд оказались рядом с «Джонстоном». И давай его обнюхивать, и давай трогать лапами, и давай скулить от восторга. Однако солидный гражданин не разделял их радости. Он насупился и сделал длинноухим замечание: «Машина такая пыльная, а вы такие чистенькие, культурные. Разве можно так вести себя? Ни в коем случае нельзя!» Но культурные никак не хотели поддаваться уговорам хозяина.
Они умоляюще смотрели на него и жалобно поскуливали. Их взгляды говорили только об одном: «Хозяин, ну, что ты на самом деле? Дай нам ещё пару минут! Мы только обнюхаем его, пометим, и делу конец!». «Джонстон» такого нахальства, конечно, не стерпел, возмущённо фыркнул, шевельнул по моей команде полуфантастическими железными клешнями и принудил вислоухих к бегству. Тем не менее это был первый сигнал. Всего через неделю мы были вовсе ошеломлены. На вибрирующий, завывающий, брызгающий водой «Джонстон» храбро напала мелкая белая собачонка с рыжим пятном на глазу – такая, как в голливудском фильме «Маска» с Джимом Кэрри в главной роли. Она с боевым кличем и с изумительным проворством кинулась в нашу сторону, размотав на всю, весьма и весьма внушительную длинну поводок – на его излёте встала на дыбы, угрожающе замахала лапами и залилась отчаянным, хрипловатым лаем, на полном серьёзе собираясь искусать нас. Мне-то что – я в кабине. А вот «Джонстон»... Он был в явной опасности. Собачонка ещё долго, задыхаясь хриплым лаем тянула хозяйку на поводке следом за нами и всё норовила изловчиться и грызнуть колесо. Отчаянная бестия!
Мы вначале подумали – случайность. Да не тут-то было. Вскоре выяснилось, что почти все собачки этой породы считают своим долгом соперничать с нами.
Мы не в обиде. Мы даже рады. Жить, как говорится, стало веселее…