Ольга Костина
(Китченер)
Не дождетесь…
(Продолжение. Начало в 2(6) номере 2016 гг.)
Задачи было две – найти Петра и решить вопрос с дочерью. При этом соблюсти максимальную осторожность в вопросах неразглашения факта беременности дочери. С Петром было проще. Из части он никуда не убежит, обращусь сразу к командиру, думала Мила. С врачами будет сложнее. Тут не простой аборт. Тут нужны уже искусственные роды. И оформлять придётся на свое имя.
Люся плыла по течению. Самое страшное позади – мама уже всё узнала. Теперь она всё устроит. Нужно только набраться терпения. Люся дала слово, что видеться с Петей больше не будет. Поклялась страшной клятвой.
А у Петра начались сплошные неприятности. Люська залетела. Сказала об этом, когда ребенок уже зашевелился. Дурёха, сама ещё ребенок и ничего в этом не смыслит. Он тоже хорош. Бросился в любовь, сломя голову. Стал Люську успокаивать – не переживай, поженимся. Но как это сделать реально, не знал. Ей ведь только пятнадцать. Не распишут. Да ещё и в тюрьму за это загреметь можно.
Когда командир части построил всех «шефов» на плацу, Пётр уже смутно понимал, что собрали их неспроста. Потом появилась красивая женщина лет тридцати пяти. Она внимательно разглядывала всех солдат, сверяя их с фотографией в руке. Возле Петра она остановилась, вгляделась в его лицо, словно узнавая, и вдруг внезапно кинулась на него и стала хлестать его по щекам узкой белой ладонью.
- Мерзавец, как ты мог сделать такое с ребенком!? – кричала она.
- Я посажу тебя за растление малолетних, сгниёшь в тюрьме, - она рыдала и продолжала награждать его пощёчинами.
- Я люблю её, - он отвечал этим на каждую её пощёчину. – Я виноват. Простите меня. Но я люблю её.
Наконец, опознание закончилось, и началось дознание. В сокровенные отношения влюбленных грубо вторглась жизнь в виде командира, замполита и матери Люси. Командир долго разговаривал с Милой, утешал её, просил не обращаться с заявлением в милицию. Во-первых, если этот случай дойдет до командования, то и ему, командиру, не поздоровится. Замполит вторил ему - кому нужно - кричать об этом на весь мир. Да и зачем ломать судьбы двух молодых людей? Они, вероятно, поженятся, когда можно будет.
- Смотрите, как Пётр стойко выдержал Ваше мордобитие перед сослуживцами. И не отказался от Вашей дочери, - замполит с надеждой посмотрел на Милу.
Мила и сама понимала, что кричать на весь белый свет о позоре дочери не нужно. Но её так захлестывала обида и злость, что остановить себя было трудно.
- Пусть отвечает за свои поступки. Ему двадцать два, он уже мужчина, если можно назвать мужчиной того, кто воспользовался наивностью ребенка, - устало ответила Мила. – Заявление я на него все-таки напишу.
На том и расстались.
А через два дня в квартиру Милы постучали неизвестные люди – мужчина и женщина. Они представились родителями Петра и попросили выслушать их.
- Я заранее знаю всё, что вы собираетесь мне сказать. Ваш сын подлец и преступник и должен за всё ответить, - Мила не давала им войти.
- Послушайте, уважаемая Людмила Николаевна, давайте поговорим спокойно. Это ведь наши дети, и они любят друг друга. Впустите нас, мы поговорим, - мать Петра готова была на любые унижения, лишь бы её сына миновала тюрьма.
Сыновей у неё было четверо. Все красавцы, все образование получили. Пётр был третьим, ему ещё год доучиваться после армии. Что же теперь – вместо красивой и счастливой жизни – тюрьма? Нет, она сделает всё, чтобы этого не случилось. В ногах будет у этой высокомерной красотки валяться, позволит ей ноги об себя вытирать, но сына вытащит.
Мила впустила их. Она уже почувствовала, что, в конце концов, поддастся на их уговоры. Она же не монстр и не кровожадная мстительница. Теперь ей просто нужно было увидеть их страх и боль за своего ребенка, пусть и великовозрастного. Ей хотелось, чтобы и они так же страдали от поступка своего сына, как она страдает от безрассудности своей дочери.
- Люда, вот увидите, они ещё поженятся, жить будут хорошо, детей нарожают, - пытался успокоить Милу отец Петра.
- Никогда этому не бывать! - резко оборвала его Мила. – Я запретила Люсе не только видеться с ним, но даже думать о нем.
Как бы не так! - подумал отец. Я своего сына знаю. Чего захочет, того всегда добьется. Он упорный. А вслух сказал:
- Ну, и правильно. Мы тоже с сыном поговорим, чтобы он Вашу Люсю больше не тревожил, чтобы даже думать о ней перестал… Ну, мы с него слово возьмём. А Вы уж его простите.
- Простите Бога ради! – запричитала мать и сползла с дивана, встав на колени.
Она всё стояла так и плакала, пока Мила тоже не разрыдалась. Так они и ревели обе, каждая о своем ребёнке. А отец сидел, сжав зубы так, что они скрипели.
* * *
Люся уезжала к тётке в небольшой городок, что стоял на большой и красивой реке. Тётя жила в собственном доме, была родной сестрой мамы. С ней жила средняя дочь и младший сын. А старшая уже вышла замуж и жила отдельно от родителей. Муж у тети был знатным металлургом и таким же знатным садоводом. Городок, где они жили, тем и славился – трубопрокатным заводом и садами.
Мила решила отправить Люсю как бы на реабилитацию. И главное – подальше от Петра. Как говорится: с глаз долой – из сердца вон. Пусть поживёт девочка в обстановке, где ей ничего не будет напоминать о происшедшем.
Люся стояла возле вагона, терпеливо выслушивая наставления матери, и послушно кивала головой.
- Ты там тётю Зину слушайся, - говорила Мила.
- Хорошо.
- Ты ей помогай во всём, - мать взяла Люсю за руку.
- Угу.
- Ты обещай мне, что всё забудешь. Что постараешься забыть, - заглядывала в глаза дочери Мила.
- Забуду.
А в душе всё кричало – НЕ ДОЖДЁТЕСЬ!
Любовь свою не забуду – не дождётесь!
Петра своего не забуду – не дождётесь!
И чтобы никогда его не видеть – не дождётесь!
Ребёночка своего первого, убитого самыми близкими и врачами, – не забуду. НЕ ДОЖДЁТЕСЬ!
* * *
Первое, что сделала Люся, когда приехала к тёте Зине, - сходила на почту, купила конверт и тут же, на почте, написала Петру маленькое и ёмкое письмо. Я у тётки. Адрес. Пиши мне «до востребования».
А когда через два месяца вернулась домой, то в первый же вечер убежала на свидание.
* * *
Свадьбу сыграли через год, после демобилизации Петра. Три года, как один денёчек, отслужил он в прекрасном столичном городе. Друзей завёл со всего света – грузин, латышей, бурятов, армян. Девушку свою здесь встретил. Чуть в тюрьму из-за неё не угодил. Но вот добился-таки своего – Ритуля теперь жена его. Нет, не Люська. Люська осталась в прошлом.
Когда пришли во Дворец бракосочетания, молодых развели в разные комнаты. А потом по громкой связи пригласили каждого по имени и фамилии.
- На регистрацию приглашаются…
Свою фамилию и имя Пётр услышал очень хорошо. А вот в невесты ему пригласили какую-то Маргариту. Он дёрнулся, решил, что ослышался. Но потом понял, что Маргарита носит ту же фамилию, что и его Люська.
- Т-а-а-к! Пойду-ка я посмотрю, кого это мне предлагают!
Но в зале его ждала Люська. Смущённая и красивая, в белом крепдешиновом платье.
- Так это ты Маргарита?
- Я, - виновато улыбнулась невеста.
- Ладно, потом разберёмся, - сказал Пётр и решительно шагнул в зал регистрации.
Уже потом, когда ехали домой в такси, Люся рассказала ему, что по паспорту и по метрике она – Маргарита. Мама так назвала её, чтобы хоть как-то примирить бабушку с внучкой. Не любила бабушка внучку, рождённую от нелюбимого зятя. Говорила, что от ребёнка «Ильей воняет». А имена красивые и вычурные бабушка любила очень. Вот мама и назвала её Маргаритой. Но когда малышка стала подрастать и лепетать, то сама себя стала называть Вусенькой. Люсенькой. Так с тех пор и стала она Люсей. Люськой. Люсёнком. А Маргарита она только по паспорту.
- Прости, что сразу тебе об этом не сказала. Я так привыкла к своему имени, что про Маргариту и не вспоминала. А потом даже страшно стало, что тебе это имя не понравится, и ты меня разлюбишь.
- Глупости, - отрезал Пётр.
- Знаешь, ты зови меня по-прежнему. А про Маргариту пусть только паспорт знает, - попросила молодая жена.
- Нет уж! Раз Маргарита, так Маргарита. Будешь ты моей Ритулей, - Пётр прижал её к себе и крепко поцеловал.
* * *
Так осталось в безвозвратном прошлом её имя, так осталось в безвозвратном прошлом её детство, озарённое и омрачённое любовью. Пётр-муж в корне отличался от Петра-возлюбленного. Оказалось, что он очень ревнив. Ревновал Риту чуть не к каждому столбу. Ей и по улице приходилось идти с опущенными глазами. А уж если одноклассник встретится и поздоровается, то совсем плохо. Сначала были просто безобразные сцены. Потом дошло до рукоприкладства. Ходила с синяками и кровоподтеками. А ей было всего шестнадцать. Хотелось нравиться, хотелось красиво одеться, хотелось пострелять глазами. Но всего лишь для того, чтобы оценили, какой у неё муж красивый, и как красиво они смотрятся вдвоём.
Рите приходилось учиться жить с этим жёстким и жестоким человеком. Матери она никогда не жаловалась. Тоже почему-то боялась. По инерции, наверное. Терпела побои и оскорбления, тихо плакала в подушку, когда Пётр засыпал.
Сын родился через год. Рите было семнадцать. Они жили по-прежнему в квартире родителей, всё в той же одной большой комнате, разделенной пополам мебелью. Мама вышла замуж второй раз, и вместе с младшей дочерью и новым мужем съехала на съемную квартиру. Бабушка уехала гостить к тёте Зине, одной из трёх своих дочерей. Остался отец за символической перегородкой. Одинокий и постаревший, переставший скандалить, когда выпьет. С зятем он не дружил. Потому что сам по природе своей был человеком добрым. И жестокость Петра удивляла его и возмущала. Он пытался вступаться за дочь, но понял, что это приносит ей ещё большие страдания.
Когда сыну исполнился год, Рита пошла работать. Работал и Пётр. Но денег всё равно хронически не хватало. Помогала мать, тайком отдавая Рите алименты на младшую дочь, покупая одежду внуку, дочери и даже «любимому» зятю. Так и жили.
* * *
За одиннадцать лет совместной жизни Рита с Петром где только не побывали. Не сиделось мужу на месте, всё хотел найти место, где лучше, теплее, сытнее и зарплата больше. Из столицы они уехали, когда сыну было три года. Надоело зятю жить с тестем в одной комнате. И он завербовался на работу в Казахстан – на завод железобетонных конструкций. Обещали хорошую зарплату и отдельную квартиру. Но там не прижились. Хоть и квартиру дали, и должность у Петра была неплохая. Но он стал заглядываться на других женщин, а потом и открыто гулять. И поэтому ещё больше бить жену. Жизнь превратилась в какой-то непрерывный кошмар для Риты. С нервным срывом и сильнейшим воспалением печени она попала в больницу. Врачи порекомендовали Петру сменить обстановку, а ещё лучше – климат. Через два года они из Казахстана уехали, заплатив неустойку – все заработанные деньги - за невыполненный контракт.
Потом они строили порт на Чёрном море. Там прожили только несколько месяцев. Братья Петра сманили их в село на Дунае. Все они жили там кучно. Все были женаты и имели детей. Но даже сами они не предполагали, что когда соберутся все четверо, то и драться друг с другом будут безжалостно, словно давние заклятые враги. Характеры у всех братьев одинаковые, а когда хмель затуманивал разум, то вылезало на свет самое худшее в них – злость, зависть, похвальба и слепая ярость. Вымещали всё это они на жёнах и друг на друге. И хорошо, если это заканчивалось подбитым глазом, а бывало, что и зубы крошили, не раздумывая.
В совхозе построили для Петра и Риты дом. Новый, чистый, красивый. Землю дали для сада-огорода. Сын уже в школу пошел. Живи да радуйся. Но радость не приходила. Чем дальше, тем больше Рита понимала, что живёт в рабстве, битая и униженная когда-то любимым мужчиной. Уйти от него она хотела и не раз. Но всегда он её останавливал, возвращал, то кнутом, то пряником, принуждая жить вместе. А однажды просто сказал: уйдешь – убью.
После очередной, особенно жестокой, пьянки и драки, Пётр снова решил искать место, «где лучше». Бросив дом, землю, устроенный быт, хорошую должность и «любимых» братьев, он снова устремился на поиски лучшей жизни.
На этот раз решил поселиться в том городке, откуда давным-давно его Люся прислала ему письмо. Поселились у Ритиной тетки. Но совсем скоро Пётр устроился на завод, получил квартиру и снова обзавёлся домашним скарбом. Несмотря на свой задиристый характер, Пётр был тружеником, мог руками сделать что угодно, и умом его Бог не обидел. Это ценили на работе, поэтому так быстро удавалось ему то, что другие годами ждали от начальства – квартира, должность.
А в семье всё оставалось по-прежнему. Пётр взрывался каждый раз то из-за не вовремя сказанного слова, то из-за невольно брошенного взгляда, то просто из-за того, что был зол. Рита с сыном старалась меньше попадаться ему на глаза. Однажды, придя домой очень пьяным, Пётр прошёл на кухню, взял все ножи, что были в доме, поставил возле стены жену с сыном.
- Сейчас у нас будет цирк, - мрачно процедил он сквозь зубы. – Стойте, не шевелитесь, а то хуже будет. Я буду бросать ножи, как в цирке. А потом вы отойдете, а на стене останутся ваши силуэты.
- Петя, не надо, я боюсь, что ты промахнешься, - попробовала попросить Рита.
- Стоять! – проревел Петр.
- Пожалей хоть сына, я останусь, а его отпусти, - Рита готова была на всё, лишь бы уберечь ребёнка.
- Стоять, я сказал!
По лицу сына бежали слезы, а в глазах застыл ужас. Но он молчал, потому что знал, если убежит сейчас, то потом отец изобьёт его до полусмерти. А о матери и говорить нечего.
- Не дождёшься ты, чтобы мы вот так, как бараны стояли и ждали, что нас зарежут. Бежим, сынок! – Рита ухватила сына за руку и бросилась к дверям. И пока они бежали, звонко цокали ножи о стены, а те, что втыкались в доски на полу у их ног, противно дрожали.
Он не стал их догонять, потому что смелым был только со слабыми. А когда встречал достойный отпор, мгновенно менялся, как хамелеон.
* * *
Ничего не осталось от любви. Нежность сменилась отчужденностью. Доверие исчезло. Грубость и сила главенствовали в семье. Главный закон их жизни назывался «Я сказал!». Никакого инакомыслия или неподчинения, это каралось сразу и беспощадно.
Рита жила в постоянном страхе. Да и что это была за жизнь. Одно светлое пятно – сын. Внешне очень похожий на отца, характером пошёл в неё. Ласковый и отзывчивый, он умел пожалеть и понять состояние матери. Но он тоже боялся отца.
Пётр и сам понимал, что в семье плохо, напряжённо. Видел, как мрачнеют лица жены и сына, когда он возвращается домой, как гаснут весёлые искорки в глазах когда-то любимой им девушки. Он и полюбил её когда-то за веселый нрав, умение не сдаваться и бесконечную доброту. А потом как-то сам не заметил, куда всё это ушло.
Не бить её он уже не мог. Его отец всегда бил мать. Хоть ему и братьям это не нравилось, все они впоследствии отыгрывались на своих жёнах. Пётр в этом деле перещеголял их всех. Однажды, когда старший брат стал свидетелем безобразной сцены избиения, он оттащил Петра от лежащей на полу жены.
- Ты что, совсем с ума сошёл!? Что же ты бьёшь её по голеням. От этого часто рак бывает. Ты бей туда, где синяков не видно – в живот, по корпусу. И не бей же ты ногами, дурак! Так же и убить можно. Сядешь потом.
Из-за постоянных побоев у Риты нарушился цикл. Она несколько раз попадала в больницу с высокой температурой, которую ничем не могли сбить. Распухала нога. Или в середине всё болело. Врачам она никогда не признавалась, что все её беды от побоев. От жестоких побоев. Петю же за это могли посадить. Но не этого она боялась. А боялась того, что перед тем, как его посадят, он убьет её и сына.
Она больше никогда не смотрела пристально и бесстрашно в глаза мужу. Всегда взгляд отводила или опускала глаза. Но он и это ставил ей в вину.
- Что глаза отводишь? Уже натворила что-то? Гуляешь от меня?
- Нет, что ты. Просто устала немного, - поспешно отвечала Рита. И старалась скорее заняться чем-то неотложным, чтобы уйти от сверлящего взгляда и начинающих ходить на скулах желваков мужа.
Она теперь так же безоглядно ненавидела его, как раньше боготворила и любила. Всё в нем её раздражало: и как он ест, и как чай пьет, шумно втягивая его губами, как бреется, как причёсывается.
Однажды она с ужасом поняла, что ей даже воды из-под крана для него жалко!
* * *
В тот недобрый день у Риты было с утра как-то неспокойно на сердце. Пётр должен был вернуться из поездки на родину. Там отец купил ему мотоцикл. Тяжёлый мотоцикл – мечту её мужа. Пётр вёз его поездом. Рита знала, что мотоцикл – это ещё одна опасность для её семьи. Но разве она имела право голоса?
Пётр приехал от родителей в приподнятом настроении. Даже на жену взглянул приветливо. Потирая руки, сказал:
- Ты тут сообрази на стол пожрать чего-то. Сейчас Иван придёт, будем колеса обмывать.
Рита слегка улыбнулась и кивнула головой. Несмотря на то, что она ой как не любила эти длительные застолья с Иваном, которые заканчивались мало чем хорошим, она пошла на кухню и стала автоматически что-то готовить. Мысли шли сами по себе, руки привычно резали, терли, стряпали еду. А мысли всё не уходили. Она и не заметила, как на руки стали капать слезы. Сразу спохватилась, утерла их передником. Пётр не любил её слез. Он от них зверел ещё больше.
- Тебе что, совсем не интересно, какого я коня привёз? – примирительно спросил Пётр, появляясь в кухне.
- Я потом схожу и посмотрю, когда обед приготовлю, - Рите совсем не хотелось видеть этого «коня». Она сама, собственными руками, согласна была разобрать его по винтикам.
- Нет, бросай всё, пойдём, посмотрим, - Пётр развязал ей фартук и выключил плиту.
Разве был у неё выбор или право отказаться? Она спустилась с Петром во двор. Он с какой-то поспешной радостью открывал сарай, не в силах справиться с охватившим его возбуждением. Оттолкнув дверь, он отступил и широким жестом фокусника пропустил Риту вперёд.
Мотоцикл стоял посередине сарая, осваиваясь в новом месте. Он был не из мира мешков, коробок и ящиков с инструментами. Он был из другого мира – мира бензина, скорости и ветра. Он был очень красивый, сиял крыльями и вкусно пах бензином. Он был новый, и, казалось, бил колесом-копытом, как норовистый конь. Именно таким видел его Пётр, именно так он ощущал эту машину.
Рита уставилась на мотоцикл немигающим взглядом. Она чувствовала странное облегчение. Вот сейчас, в этот самый миг, когда этот мотоцикл отпечатался в её зрачке, она поняла, что не может его ненавидеть. Она ненавидит совсем другое и совсем другого. А этот черный блестящий красавец просто по ошибке забежал не в то стойло. Вот сейчас он заведётся и умчится куда-то на свои, только ему ведомые, мотоциклетные просторы.
- Ну, что молчишь? Ошалела от красоты? – Петру необходимо было, чтобы все кругом восхищались его приобретением, чтобы все завидовали ему.
- Красивый… Черный, блестящий… Куда ты на нём ездить будешь? – очнулась от созерцания Рита.
- Куда, куда! В никуда! Везде ездить буду – на работу, с работы, к друзьям и с друзьями на рыбалку! – начал заводиться Петр.
Он ожидал совсем другой реакции жены. По его мнению, она должна была заахать, всплеснуть руками и с радостными воплями броситься ему на шею. Похвалить его, порадоваться за него, засуетиться возле него, заглядывая ему в глаза. И обязательно попросить прокатить её немножко по двору. Обязательно попросить! А она стояла, как варёная рыба, и ничего не просила.
Пётр зло захлопнул дверь сарая. Не такой реакции он ожидал от жены. Ну, ничего, друзья оценят, сыну покажет. Может, он не так будет его бояться, может, мотоцикл сблизит их. Может, и в жизни всё наладиться, Ритка станет весёлой, когда он с ветерком покатит её к морю.
Сегодня Пётр не хотел злиться и скандалить. Сегодня у него был праздник. И он не даст его испортить какой-то снулой рыбе.
- Иди, готовь, - бросил он жене, - я за Иваном схожу.
С Иваном Пётр вместе работал, вместе они увлекались рыбалкой, и не только рыбалкой. Иван уважал Петра за рабочую хватку и умение добиваться от начальства того, что ему, Петру, нужно. Петру нравилось снисходительно разговаривать с Иваном, похлопывать его по плечу. Иван никогда не спорил, соглашался во всём, заглядывал в рот и часто пил чужую водку. И когда водки становилось много, Иван с удовольствием пел пьяным голосом вместе с Петром. С кем же ещё в первую очередь поделиться радостью, от кого же ещё услышать слова восхищения, как не от Ивана.
* * *
Вечер наступил незаметно. За столом шумели мужчины. Рита иногда заходила в комнату, где обмывался мотоцикл, ставила на стол еду, убирала грязные тарелки и окурки, снова уходила на кухню. На неё напало какое-то оцепенение. И делала она всё сегодня, как робот. А может, только сегодня она почувствовала, что уже давно живёт, как робот, что ей так хочется радостно просыпаться по утрам, заботливо целовать утром мужа и сына, отправляющихся на работу и в школу. Самой уходить на работу с легким сердцем, а вечером накрывать на стол для всей семьи. И улыбаться, улыбаться…
- Я – провожать Ивана, - Пётр нетвердо стоял на ногах.
Рита попробовала попросить:
- Петя, я тебя очень прошу, останься дома. Иван сам дойдёт, ему недалеко.
- Не-е-е-т! Сам не дойдёт. И я сам не дойду. А конь нам зачем? – Пётр хвастливо покрутил на пальце ключом от сарая.
У Риты сердце ухнуло куда-то вниз.
- Петечка, родненький, не бери мотоцикл. Богом тебя прошу. Завтра поедешь, хоть на целый день, хоть на сколько. Только сегодня останься дома. Ну, успеешь ты ещё накататься. Ты же много выпил, - Рита старалась остановить мужа.
- Ты что, не понимаешь? Я иду провожать друга! Про-вожать, понятно тебе! – у Петра желваки заходили на скулах.
Но сегодня Рита даже этого не испугалась. Всё в ней кричало – останови его, останови его любой ценой!
- Петя, у тебя же номеров ещё нет, как ты поедешь. У тебя милиция мотоцикл заберёт, - всё ещё старалась убедить мужа Рита.
- Я сказал! – Пётр развернулся и, подхватив под руку Ивана, шатающейся походкой ушёл.
Такая тоска напала на Риту, такая безысходность, что из глубины души выкатилось и сорвалось с губ:
- Чтоб ты не вернулся!
Она не плакала, не горевала, сидела с сухими глазами и смотрела в ночь. Она знала, что эта ночь страшная, но нужно её прожить, и нужно быть готовой ко всему.
В пять утра было уже совсем светло. Летняя ночь быстро кончилась, и нужно было что-то делать. Чувство, что всё, что могло случиться, уже случилось, крепло в ней с каждой минутой. Она подошла к телефону и набрала номер справочной. Нужно начинать с больниц, их в нашем городке немного, раз-два и обчёлся, подумала Рита.
- Дайте мне номера всех больниц, - безжизненным голосом попросила она.
Записав, она стала методично обзванивать больницы с единственным вопросом:
- Скажите, к вам не поступал мужчина тридцати пяти лет после аварии на мотоцикле?
Везде «нет». Это плохо. Телефон Ивана не отвечает. Рита снова набрала справочную:
- Мне милицию городскую.
Руки не слушались, но это нужно было сделать. её стало тошнить от страха, разрастающегося внутри.
- Скажите, ночью не было никакой аварии с участием мотоцикла?
- Ещё сводок нет, позвоните после восьми, - участливо ответил голос милицейского дежурного.
Снова телефон Ивана, снова длинные гудки и никакого ответа. Рита в третий раз набрала справку.
- Мне морг.
Она долго сидела над номером, который ей дала телефонистка. Она не хотела звонить туда. Она не должна была этого делать. Но внутренний голос приказывал – звони. Звони. Звони!!!
Пётр ушёл без документов. Мотоцикл без номеров. Что же ей спрашивать? Как выговорить слова, и какие именно?
- Скажите, к вам не поступал мужчина тридцати пяти лет после аварии на мотоцикле? – её голос был почти деревянным, в ушах звенело, во рту пересохло, и было трудно дышать.
- Какого-то привезли. Если хотите, приезжайте, может, опознаете. Он без документов.
Странно, дыхание вернулось.
- Можно приехать сейчас?
- Можно, - устало ответил женский голос.