Виктория Мананова
Окленд (Новая Зеландия)
Кленовый лист
История, которую я хочу рассказать, произошла лет двадцать назад, в теперь уже далекой для меня Москве.
Дело было осенью, той порой, что мы называем золотой, а если точнее, это было время любования осенними кленами. Моя коллега, учитель словесности, Татьяна, шла ранним утром на работу. Предметы преподавания у нас были разные, но мы были коллегами, учителями.
Утро было изумительным, небо высокое ярко-голубое, воздух прозрачный и прохладный, солнышко еще ощущалось своим теплом, и – листопад. Прямо под ноги Тане спланировал кленовый лист. Улегся, лежит себе и думает: «Вот и в моей жизни осень отшумела, теперь засохну, сморщусь, потом меня затопчут, сотрут подошвами в порошок, или дворник соберет нас всех бедолаг в кучу и сожжет». Но у Тани созрел другой план в отношении этого кленового листа. Она же была учителем словесности и на мир смотрела глазами лириков, а не физиков. Подняла она этот лист и решила, что сегодня нарушит план, проведет урок, нашептанный осенним утром, настроением, и вошла в школу.
Прозвенел звонок. Татьяна вошла в класс с кленовым листом в руке, оглядела ребят, встала на стул. Это было так необычно, ребята затихли и ждут, что же будет дальше. А Таня подняла руку с листом и сказала: «Смотрите. Смотрите, это – осень. Думайте...» и отпустила лист. Он, кружась, падал на пол. Таня подняла лист, прикрепила его к доске и предложила ребятам написать осеннее сочинение про листопад, про настроение сегодняшнего утра, про этот кленовый лист. «Все подсказки», - сказала Таня, - «за окном, и лист - на доске. Пишите».
И что выдумаете? Ребята написали. Этот урок оказался спонтанным, но это была работа над чувствами, эмоциями, словами.
Вспомнила я эту давнюю историю потому, что в Южном полушарии, где я теперь живу, у нас сейчас май, последний месяц осени. И она у нас сейчас золотая. Я, как и тогда, шла на работу в школу, а мне под ноги падали золотые веточки с жасминового дерева. Я нагнулась и подняла несколько штук, чтобы поставить себе на стол, и вдруг перед глазами, как живая встала та история с кленовым листом.
Эмигрант поневоле
Это – не интервью. Меня не то, чтобы уговорили на встречу, я сильно и не отказывалась, но и особенного желания ехать куда-то при сорокаградусной жаре не было. Согласилась только потому, что обещано было услышать удивительную историю жизни...
Встретила нас пожилая пара и тут же, как это принято у нас, пригласили к столу.
Редко уже мы вот так сидим за столом, если собираются гости. Все какой-то а-ля фуршет, народ бродит от одной группы к другой со своим фужером, подливая себе, таская с тарелок пальцами то, что так и называется – finger food. Решают свои проблемы, вопросы бизнеса, что-то обсуждают, сплетничают... когда остаются самые стойкие, начинаются танцы.
Мы с мужем попали в дом, который был островком прошлой, привычной для нас жизни. Пятьдесят пять лет, а на самом деле все шестьдесят пять, не сломали, не изменили менталитет этих людей. Маленькое застолье для четверых уже немолодых людей, разговоры, воспоминания. Глава дома - Владимир Павлович, крепко сложенный мужчина, староста одной из русских церквей Сиднея в Австралии, его жена Валентина и мы, их гости, семейная пара из Новой Зеландии. Где только не встретишь соотечественников, а уж с такой интересной судьбой, как у Владимира...
- Вы пятьдесят пять лет живете в Австралии, значит приехали сюда в 1951 году. Как это произошло? Не те годы были для эмиграции.
И начал он свой рассказ:
- ... Было мне около 12 лет, жили мы с семьей в Белоруссии, приграничный городок... Ну, как мы жили при советской власти, сама знаешь. Как нас воспитывали, чему учили. Жили, верили... Я в те годы, как раз, пионером был.
Семья была обычная – четыре человека: отец, мать, двое детей - я и младший брат. Еще родственники жили в городке. Было лето 1941 года, каникулы, мой дядька взял меня в кино в один из воскресных дней. Выходим из кинотеатра, а из репродукторов (он забыл это слово и пытался мне объяснить, как выглядело то, откуда пришла страшная весть), что на столбах висели: «Враг вероломно напал...» Война.
- Но это в 1941, а Вы приехали в Австралию в 1951, - пытаюсь я поправить рассказчика.
- А ты не спеши, ты слушай.
- ... Вот и оказались мы под немцем. Жили, ... как жили? Учеба наша сразу закончилась. Трудно было, тяжко. Где-то народ партизанил... Но это отдельная история. Отец мой работать пошел, а что было делать? Мама по хозяйству управлялась. Я, как старший, помогал матери выменивать на продукты кое-какое барахлишко. Можно сказать, конечно, что отец на немцев работал. Можно. А жить было надо... Несколько лет под немцем прожили.
Владимир задумывается ненадолго, как бы уходит в прошлое. Вздыхает и продолжает свой немудрящий рассказ:
- Однажды просыпаемся от необычного шума, а за окном всякой техники полно немецкой и суеты. Все кричат, бегают туда-сюда. Гражданских собрали на площади и объявили:
- Фронт подошел... По приказу все гражданское население должно эвакуироваться на запад.
Спорить не приходилось. Собрали, что смогли, а много ли унесешь на себе?
У меня из одежды было всего две рубашки да одни брюки, и все на мне. Мы пешком шли, только маму посадили на бричку, она - на последнем месяце беременности, вот-вот родить должна была.
За те дни, пока мы двигались на Запад, мама родила девочку. Родила в поле под стогом и сразу в путь. Дальше мы уже двигались впятером вместе с нашими людьми, отправленными немцами на Запад.
Прошли Польшу до самой границы с Германией. Тут всех остановили и начали распределять по лагерям. Это не концлагеря, это – другие. Мужчин и мальчишек старше 16 лет в одно место отправляли, а женщин и детей,– в другое. Отца отправили, но мы узнали номер его лагеря. А мне еще не исполнилось шестнадцати, и я остался с мамой и с младшими братом и сестрой.
Владимир Павлович старается рассказывать скупо. Если рассказывать все, получится роман, сага о жизни одной семьи, а времени у нас очень мало. До сих пор тяжело переживает те годы, рассказ то и дело прерывает слезами, которые он пытался скрыть, предлагая выпить очередную рюмку... Жена ворчала тихонько, но сильно не перечила, понимала,– так легче. Да и рюмочки были символическими, маленькими, лишь передохнуть от воспоминаний.
- Несколько дней жили мы в лагере, пока за нами не приехал хозяин, к которому нас определили в батраки. Немец-старик поглядел на нас – женщина с малюткой и два парня младше 16 лет:
- Ну, и зачем мне такое хозяйство? Это не работники, а одно недоразумение.
- Забирай и никаких разговоров!
У немцев было строго: тебе назначили таких работников,– бери!
- Привез он нас к себе. Ну, сама подумай,– Владимир Павлович как-то все больше ко мне обращался, когда рассказывал,– вот он – хозяин, и ему нужны помощники. Небольшое у него хозяйство: несколько коров, козы. Что-то там еще, не помню уже. Работать мы должны были с шести часов утра до восьми, скот чистить, во дворе была какая-никакая работа, мама по дому занималась хозяйственными делами и за своей малышкой приглядывала. Потом он нас кормил. А еда, ... и едой-то такое не назовешь. Похлебка – вода да мука замешаны, картошку сырую макали в эту похлебку и ели. Хозяин с нами питался, тем же самым. Кто знает, почему. Может и сами они уже скудно жили к концу войны. Потом опять работали. Хозяин работал наравне с нами, не выделял себя. Работали до темноты, опять кормил: хлеб с трухой и вода.
- Недолго там задержались. Как подошла Красная армия (он так и называл советские войска), погнали нас опять на запад, и остановились мы аж в городе Эльба (он называл его Элба), когда туда вошли американцы. А дальше начинаются просто чудеса. До сих пор сам удивляюсь.
Первое, что нам удалось сделать, – связаться с отцом, дать ему знать, где мы. Добрые люди подсказали ему, как, не имея достаточно денег на билет на поезд, добраться до нас. Ну, не чудо ли? Отца нашли, и он смог нас найти.
Стали людей на родину отправлять. Собирают людей группами, сажают в автобусы, машины и по домам. Уезжают – радуются. Вроде и наша очередь подошла. Собирать нам нечего, все на нас. А оно нам и не нужно. Домой же едем, а уж там как-нибудь опять встанем на ноги. Главное, что все вместе. Так вот, беда какая: не хватило нам места в автобусе. Уехал автобус, а мы остались.
- А как же мы? Мы тоже домой хотим.
- А вы не волнуйтесь, позже поедете. Со следующим этапом.
Это ж чудо, мы не попали в другое пекло, потому как стали до нас слухи доходить, что не домой попали люди, а как предатели... в Сибирь, в лагеря, только в свои уже. Тут мы задумались, делать-то что, куда же нам теперь? Здесь никого не оставят.
В это время стали набирать поляков на работу в шахты, в Бельгию. А у нас уже какие-то там знакомые появились, с кем вместе ишачили на немцев. Вот и подсказали:
- Фамилия у вас похожа на польскую, скажитесь поляками, кто тут сейчас проверять будет, и уедете с нами. Главное, молчите больше, а приедете, там уж обратно не отправят. И работа будет и жилье.
Так мне даже имя поменяли, стал я вместо Владимира Казимиром.
Да...
А ты спрашиваешь, как я попал в Австралию.
- Привезли нас в Бельгию. Выделили каждой семье жилье. Нам на пятерых выделили небольшой домик. На первом этаже столовая, кухня, на втором спальни. На третьем... да он и не нужен нам был, третий-то. Мы им и не пользовались. Не привыкли мы жить в такой роскоши. Только обустроились, отец и я начали работать на шахте. Мне шестнадцать к тому времени было.
Только смотрю я, что платят мне вдвое меньше, чем отцу. А я хоть школу-то не закончил, не пришлось, но голова у меня работала. Стал я к старшему приставать, мол, почему это мне платят меньше, чем отцу.
- Ты – несовершеннолетний.
- А работать наравне с совершеннолетними мне можно?
- Будешь препираться – выгоним тебя с работы вообще.
Хорошо, работаю... Учусь потихоньку всему, чему можно было там научиться. А в душе - непокой, обидно мне. Горячий я был. Все правду искал. Доискался...выгнали...
Начал искать другую работу. Нашел быстро, да продержался недолго. Как узнали, что «поляк», так и турнули опять. Оказывается, полякам тогда разрешали работать только в шахте. Но туда я идти зарекся.
Отцу тяжело было под землей работать, не привычная была для него работа. Но семья из пяти человек хотела есть. И я просто обязан был найти работу. Руки были нужны везде, да вот беда - правила эти.
Нашел я себе работу, на стройке, и хозяин подсказал мне:
- Возьму тебя, принести мне только разрешение.
- Где же я его возьму?
- А у нас выборы будут скоро и к власти должны монархисты прийти. Ты свяжись с вашими, – я не утаил перед ним, что не поляк. Есть тут русская монархическая организация, состоящая из тех офицеров, что после революции подались в разные края.
Подсказал мне, где найти их, к кому подойти. И вот опять, пока суд да дело, жизнь-то свое колесо крутит. Я разрешение оформляю, времени это заняло немало. Пока нашел тех людей, пока они мне бумаги помогали сделать. И в это же время объявили набор желающих в Австралию подаваться. И условия вроде сносные: дорога бесплатная, кормежка в пути, там на месте два года надо отработать, куда пошлют, жилье и еда будет, а потом уж и вольный казак, живи себе, как знаешь и умеешь. Ну, мы семьей и туда записались.
Прошло время, хозяин стройки дает мне знать:
- Владимир (я ему сказал свое настоящее имя), пришла бумага, разрешающая тебе работать у меня! Я рад за тебя. Можешь завтра начинать.
- Спасибо, уезжаем мы, получили разрешение в Австралию ехать.
Но это же надо, судьба какая.
Тут уж я тебе про семью не буду рассказывать, а то долго очень будет. Я тебе про себя...
Определили меня на железную дорогу, да ни куда-нибудь, а в пустыню, на конечную станцию. Работа была простая: поезда приходили туда два раза в день, а в пустыне, как ветер, так пути песком заметает. Вот и должен был я сметать этот песок перед приходом поезда. Это ж ты подумай, парень молодой, мне бы учиться, а я опять метлой машу. Помахал с полгода и заявил, что я вполне могу другую работу делать. Молодой я, учиться хочу. Хорошо, перевели меня в другое место, на железнодорожную электроподстанцию. Тут я немного ожил, учился этому делу, на электрика, с удовольствием и работал одновременно. И опять какой-то маховичок провернулся где-то, через полгода меня в ту же пустыню направили. Песок сметать. Я еще с полгода потерпел и опять голос подал, да еще и сказал, что я электриком могу работать. Снова перевели на подстанцию. Последние полгода прошли. И никаких сигналов о том, что можно начинать свою жизнь. То есть, работаешь, и работай себе. Скандальный у меня характер, упертый. Начал я говорить, что отпахал свои два года.
- Иди, - сказали равнодушно мне.
Я-то пошел. А куда? Учиться не берут, школа у меня не закончена, на работу не берут – образования нет. Ходил – мыкался по всяким организациям, права свои отстаивал. А они все по букве закона талдычат. Я и бумаги, какие у меня были про учебу во всех местах, где работал, начиная с шахты, собрал и везде показывал. Там и учеба какая-никакая показана. Нет, для работы той учебы мало, а для учебы – нет окончания школы.
Пришел на электроподстанцию, где начинал осваивать профессию электрика, попросился работать хоть кем. И вот могу сказать, везло мне на хороших людей. Взял меня хозяин и подсказал: "Будешь работать, и поступай учиться заочно в колледж. Пройдет три года, и у тебя будет хорошая специальность. А если и четвертый год осилишь, будешь уже работать управляющим, а это уже статус совсем другой".
И я это сделал. Всю Австралию объехал, на всех подстанциях побывал за время своей работы.
Ну, скажи мне, хотел ли я быть эмигрантом?