Вита Штивельман
(Торонто)
Из кошки по воробью
Мирное субботнее утро. Выпроводив домашних и напившись кофе, «отдыхаю по хозяйству». В многозадачном режиме. Гудит стиральная машина, шипит сковородка, булькает кастрюля, я ношусь с тряпкой. Поглядываю вниз из окна. На детской площадке играет с ребятами сыночек, надо быть на стрёме. Да и прийти может в любую минуту. Он не просто приходит, а влетает. С громким вопросом, требующим немедленного и внятного ответа.
- Мама, а правда трёхцветные кошки счастливые?
Костику шесть лет. У него огромные серо-голубые глаза, золотистые кудри, и он похож на ангела небесного, если забыть про капризы с едой и склонность к вранью. Врёт Костик вдохновенно, и всегда верит в то, что говорит. Над вымыслом слезами облиться ему ничего не стоит.
- А почему ты решил, что именно они счастливые? - осторожно спрашиваю.
Не нравится мне этот академический интерес к кошачьему символизму. У соседской кошки недавно
появились котята. Их трое, все симпатичные, но Косте особенно полюбился один, дымчато-серый. Он уже несколько раз заводил со мной разговор о счастье обладания домашним животным вообще и серым котом в особенности. Ну, этого мне ещё не хватало к нашим жилищным условиям и полной неустроенности.
- Они счастливые, - говорит Костя. Теперь это не вопрос, а утверждение. - Их даже французские пираты брали на корабль, чтобы бури не было.
- По-моему, английские пираты, и чёрных кошек, - бормочу неуверенно.
- Димка сказал: трёхцветных.
Костин - по детской площадке – друг и мучитель Дима – авторитет, с которым тягаться невозможно. Дима старше на два года, а я на двадцать два, то есть на бесконечность. А бесконечность не считается.
- Мама, тут сейчас такое было! На площадке, где качели! Один воробей – наглый такой – за трёхцветной кошкой охотился!
- Ты хочешь сказать: кошка за воробьём?
- Нет, воробей за кошкой! Сейчас же весна. Ты же сама говорила: весной все птицы делают гнёзда и на охоту вылетают за едой.
- Костя, воробьи и зимой на улице. И гнёзд не вьют. А главное: какой же воробей на кошку нападёт, она же сама его съест!
- А этот напал! – твёрдо говорит сын, и личико у него при этом наичестнейшее. - Она спокойно сидела и никого не трогала. Под деревом сидела. Она на солнышко щурилась: вот так. - Костя прикрывает глаза и медитирует на воображаемое солнце в углу.
Просто студия МХАТа на дому. Система Станиславского в действии. А вот и новый этюд на подходе. Мальчик как-то сжимается, уплотняется и в один прыжок перелетает нашу не очень большую комнату.
- А этот на неё как налетит! Он злой, и клюв у него такой острый! Он чуть не победил её, воробей противный, кошка еле убежала.
- Костик, ты всё это только что придумал.
- Придумал? А это у меня, по-твоему, откуда?!
На раскрытой ладошке – клок шерсти, кажется, кошачьей. Хорошо видны волоски всех трёх цветов: белые, рыжие и чёрные.
- Я с земли подобрал. У воробья изо рта выпало после драки.
- Из клюва, - машинально поправляю я.
- Ну из клюва, какая разница. Ты бы видела, как он на неё бросался! У кошки глаза круглые стали, шерсть наверх поднялась от страха. И спаслась она только потому, что трёхцветная. Вот если бы обычная была – белая там или серая, её бы уже насмерть заклевали, и не было бы её совсем...
Голос предательски дрожит, глазищи наполняются слезами по всем на свете пушистым, без вины заклёванным... Соседского котёнка придётся, наверное, всё же взять.
Янтарь
Очень довольная, Лера шла домой. Суббота, и стипендия в кармане. Загляну в "Сувениры", решила она. Лера частенько захаживала в этот магазин. Обычно платонически, а если при деньгах, то и плотоядно...
Сделав почётный круг мимо платочков, фартучков и галстуков, зашла в парфюмерию. Репертуар тот же, что и неделю назад. Резные и расписные деревяшки тоже ничем не порадовали. Самое вкусное, конечно, в конце: украшения.
- Можно посмотреть этот кулончик?
- Вот этот?
- Нет, чуть левее.
- Девушка, не берите его, - это женщина в коричневой шубе рядом, голосом знатока. - Он какой-то угловатый. И вообще янтарь самый ценный считается, когда у него внутри какой-нибудь комар.
Нажим, с которым было сказано "не берите", что-то напомнил. Лера напряглась: именно с такой интонацией лет так тринадцать назад воспиталка в садике читала про перо Жар-птицы: "... не бери его, Иван. Много, много непокоя принесёт оно с собою."
Освободившись от половины стипендии, с кулоном в сумке Лера поспешила домой.
- Смотри, мам, я кулончик купила в "Сувенирах".
- Странная ты у меня всё же, Лерка, - улыбнулась мама. - На дискотеки не ходишь, всё больше дома сидишь. А побрякушки любишь, как самая, что ни на есть кокетка.
Прыгнув на диван в своей комнате, Лера стала всматриваться в ровную, цвета топлёного мёда полупрозрачную поверхность. У Леры особенные глаза. Лера знает, что если сконцентрировать взгляд на каком-то постоянном рисунке или глубоком цвете, то рисунок укрупняется, а в цвет можно нырнуть. Надо только ни о чём другом не думать. Ещё ребёнком Лера играла так с тюлевой занавеской в своей комнате. Смотрела не отрываясь, так что глаза начинали слезиться. Кружевные нитки становились такими огромными, что сквозь белую решётку можно было пролезть. Мама, входя в комнату, пугалась: "Лерочка, что с тобой?! Ты как будто здесь и не здесь!.." Повзрослев, Лера стала удивляться тому, что народ тратит так много денег на наркотики, когда - вот оно тут рядом.
Желтоватая поверхность постепенно растворялась под взглядом, обволакивала, затягивала. Лера чувствовала спиной и плечами, как теряет очертания мебель, расходятся углы комнаты, меняет цвет всё вокруг. Наступил момент, когда золотисто-ржавая поверхность настолько затвердела внизу, что на неё можно стало ступить, и оказалось, что это земля. Лера шла по тропинке мимо травы пшеничного цвета и коричневых деревьев с невиданными плодами. Деревья были шершавые и приятные на ощупь.
- Лерка, хватит валяться, - донёсся через множество стен мамин голос. - Опять мечтаешь? Пошли поедим.
- Мать, дай посплю немножко, - Лера быстро закрыла глаза. - Ей-богу, достали сегодня в универе.
Отдалившись от маминого голоса, она повалилась в мягкую траву, вдыхая диковиные запахи. Накувыркавшись вдоволь, побежала по тропинке. Впереди был ручей, и стало ясно, что хочется пить. "Всё же нет ничего вкуснее, чем вода из ручья, вот так, из ладони", - подумала Лера, и счастье мягким зверем улеглось внутри.
Через минуту она вздрогнула, услышав незнакомый мужской голос:
- Он не солгал нам, дух печально-строгий,
Принявший имя утренней звезды,
Когда сказал: не бойтесь высшей мзды!
Вкусите плод, и будете как боги.
Голос доносился из беседки за деревьями. Лера подошла ближе.
- Для юношей открылись все дороги,
Для старцев - все запретные труды,
Для девушек - янтарные плоды
И белые как снег единороги.
- А почему единороги белые? - спросила Лера, входя в беседку.
- А потому что священные, - говоривший оказался седоватым и бородатым, мягкие карие глаза с жёлтыми точками. - Я вижу, голубушка, Вы здесь новенькая? Нравится Вам у нас?
- Очень, - сказала Лера, - а Вы здесь давно?
- Всегда, - ответил мужчина. - Можете звать меня Владелец. Я рад, что Вам хорошо. Принести Вам фруктов?
- Спасибо, я ещё не хочу есть. - Она смотрела по сторонам. Беседка деревянная, старинного вида. Столбы резные. - А чем Вы здесь владеете?
- Всем, - сказал мужчина, - смотрите.
Он выбросил обе руки вперёд, и вокруг беседки поднялся ветер. Ветер принёс бронзовые листья с деревьев. Листья выстроились в воздухе в восьмёрку, потом буквой "В".
- Видите, - сказал мужчина. - А теперь я буду владеть и Вами, моя красавица. Моя услада. Так сказать, сувенирчик из мира, которого я давно лишён.
- Пожалуй, я пойду сама нарву себе фруктов, - сказала Лера, поёжившись.
- Не пойдёте, - твёрдо сказал Владелец. - Никуда Вы больше не пойдёте без моего разрешения, - жёлтые точки исчезли из его глаз, и глаза стали совсем чёрными.
Лера почувствовала, что становится трудно дышать. К счастью, стены беседки были из резной деревянной решётки с чётким красивым узором. Лера из последних сил смотрела на деревянные ромбики, не моргая, направляя взгляд мимо говорящего мужчины. Оглянувшись, она наконец увидела, как беседка растворяется во что-то цвета топлёного мёда, а Владелец, уменьшаясь, становится похожим на какое-то чёрное насекомое.
- Ну хватит валяться, - мама решительно вошла в комнату. - И не ужинала, и не занималась ни черта сегодня, сессия же у тебя на носу! Носишься со своим кулоном-медальоном, как дурень с писаной торбой! Постой, а этого чёрного комарика внутри здесь раньше не было?
- Ты его просто сначала не заметила, - сказала Лера, забирая у мамы янтарь.
***
Полдень
- Чуть осторожнее, доктор, - говорит Зоя. Я кашляю, чтобы не отвечать, чтобы не вступать в пререкания. Зоя - лучшая сиделка в нашем доме престарелых, но совершенно несносный человек. Одиннадцать лет она знает, что я не выношу обращения "доктор" и одиннадцать лет зовёт меня так, уверенная, что это "поднимает мой дух".
Я всегда высовываюсь из каталки на этом повороте, высовываюсь, как только возможно. Иногда мне удаётся сорвать блестящий плотный лист, иногда - даже целую веточку; чудесное здесь стоит - дерево? куст? Аллея разворачивается передо мной, как лист книги, которую я знаю наизусть. Вот сейчас будет выбоина в асфальте, а сейчас - лимонный запах этих цветов, похожих на точечную мозаику. Не хочу знать их названия, не хочу припечатывать.
Каталка делает "клик" и останавливается рядом с любимой Зоиной скамейкой. - Вот так, - говорит Зоя, усаживается и достаёт женский журнал. На обложке - блондинка средних лет, в блузке цвета спелой вишни, с вымученным благополучием в глазах.
В смысле выбора места Зоя молодец, удачнее не найти, по крайней мере в такой день как сегодня. Солнце сквозь листья плетёт кружева на нас и около нас, а воздух как будто взялся пропускать только приятные звуки. Сквозь редкий забор виден соседний скверик с детской площадкой, видна и слышна каждая игра. А там, где кусты живой изгороди не смыкаются друг с другом, в почтительном далеке виден кусок дороги, кусок мира взрослых: машины, дела, работа, - я давно уже свободен от этого.
Я перевожу взгляд на дальние урны: сейчас уборщик опорожняет их в огромный голубоватый полиэтиленовый пакет. Каждая урна - корзинка, которая висит между двумя подпорками; можно перевернуть её не сдвигая с места. Вот он переворачивает урну, встряхивает горло пакета и волочит пакет дальше. Корзинка ещё качается некоторое время.
"Фьюить!" - красно-серый мяч отскакивает от скамейки. Какая точность! Как раз между мной и Зоей. Красно-серый, с тонкой чёрной полоской по экватору.
- Как тебе не стыдно! - говорит Зоя. Через забор на нас смотрит мальчик лет шести. Странный разрез глаз, спутанные кудряшки, очаровательно некрасив. - Разве ты не видишь, - говорит Зоя, - здесь старые больные люди. Возьми свой мяч и играй подальше от забора. - Она подходит к забору и даёт мальчику мяч. Видимо, кинуть мяч от скамейки кажется ей неприличным. Мальчик берёт мяч, смотрит на Зою, смотрит на меня, на мои ноги. Смотрит на землю, нежные розовые губы полуоткрыты. Потом поворачивается и убегает.
Теперь время идёт медленно, солнце уже довольно высоко.
- Зоя, - спрашиваю я, - Зоя, скоро ли обед?
Зоя смотрит на маленькие круглые часики.
- Да, - говорит она, - ещё десять минут и уходим.
Воробей слетает с дерева на аллею, выискивает что-то в земле. Потом, разочаровавшись, вспархивает и улетает.
Вдруг удар - и все предметы вокруг как бы вспыхивают ясностью. Ещё щелчок секунды - воздух отступает, деревья теряют цвет.
- Доктор, - кричит Зоя, - доктор, что с вами?
Кажется, Зоя подхватывает меня. Я вижу совсем рядом её руки, но они прозрачны. Её лицо тоже прозрачно, и уже не слышно, что' она кричит. Огромная молния столбом бьёт перед нами, заслоняя всё вокруг. Потом всё теряется в жёлтом свете.
***
Киберлирика
Жили-были длинноты и пустоты. Длинноты были ужасно длинные. Пустоты - абсолютно пустые. Ну то есть совсем. Длиннотам очень хотелось ещё удлиниться. И они удлинялись. Поэтому были похожи на очень вытянутые единички. Пустоты страстно желали вобрать в себя как можно больше пустоты. И были похожи на непомерно разросшиеся нолики. Поскольку те и другие всё увеличивались и увеличивались до бесконечности, понятно, наступил момент, когда места в мире больше не осталось. А они всё пытались увеличиться. Ясное дело, получился взрыв, и на его месте образовалась совершенно новая система. А остатки длиннот и пустот, уцелевшие после взрыва, были очень маленькие и были страшно напуганы.
И те и другие хотели только одного: уменьшиться. И они стали меньше. Потом ещё меньше. И ещё. Уменьшались они стремительно. Всё более крохотные длинноты буравили пространство насквозь. Исчезающе маленькие пустоты лишали его последних глотков пустоты. Структура пространства менялась на глазах. Дело запахло новым взрывом.
И тогда они все вместе придумали вот что: они договорились, что длинноты будут удлиняться, а пустоты уменьшаться. И так до тех пор, пока не потеряют друг друга из виду. Как только потеряют - в тот же момент меняются местами, и тогда длинноты начинают уменьшаться, а пустоты - увеличиваться. Пока не потеряют друг друга из виду. Потом снова меняются местами. И так далее.
Это единственный способ их существования, так и живут они, пульсируя. А наиболее счастливыми чувствуют они себя в тот короткий период, когда все они - и длинноты и пустоты - примерно одинакового размера. Или хотя бы сравнимого.
Я знаю всё это совершенно точно, потому что родилась под созвездием Весов.