Лев Гунин
Монреаль
День любой
На улицах, на людных перекрестках,
Кишит народ, безумствует Москва.
И оттепель, и слякоть встали костью
В ряд будней, в ихний лубочный овал.
Мелькают лица, сутолоки тени,
И стон шагов летит до потолка.
Метро ступени, садика ступени,
Ступени смыслов, впаянных в века.
В кармане, в потных пальцах пять копеек,
Для прорези обыденная дань.
И мир галдит, и к вечеру немеет,
Скатившись к силуэтам дачных бань.
От Сретенки идёшь к Проспекту Мира
С железным Феликсом в упрямой голове.
И мостовые жаждут эликсира
Волшебных грез, невидимых в Москве.
Январь-Февраль, 1970-1971. Москва. (Из книги стихов Пробуждение).
***
За ухом еле видимый разрез
скрывает он - чужого мира Крез,
с торговой прибыв миссией сюда
с планеты Нет или с планеты Да.
И шрам его - холодный, как слюда.
Его глаза за стёклами очков
мертвы, как рыбьи в пальцах моряков.
В них тучи цифр, но лишь "один" и "ноль"
реальны, как для нас реальна боль.
Пронизан он бесплотностью, как моль.
Никто не знает, что он продаёт.
Никто не знает, что он покупает.
Но в страхе расступается народ,
когда он вниз по лестнице ступает;
он - мрачный и опасный звездочёт.
И только ростовщик, банкир и кат
в его дверях услужливо стоят,
его в гондоле золотой везут
на Пьяццо; там выходят и идут
до Loggia под Часами, - и назад.
И, под Минервой стоя вчетвером,
они подносят к горлу влажный ком,
и к Башне руки тянут в тишине,
где Вздохов Мост сияет как венец.
И шепчутся они между собой,
и чертят знаки в небе под Луной...
Июль, 1979. (Из цикла Записи на стекле)
***
За стaканом вина я ужасную тайну узнал.
Мне её нашептал человек с золотыми зубами.
Я поклялся, что буду навеки - "стена",
И останется тайна, как этот стакан, между нами.
Но в субботу, с любимой гуляя вдвоём,
Я, дурачась бездумно с телячьим кривляньем и смехом,
Всё ей выболтал тем же бессовестным ртом,
И глумливо хихикал над "глупым "матросским секретом".
Почему же теперь незнакомец мне спать не даёт,
И стоит надо мной, и сверлит меня страшным упрёком,
И за шторою прячется старая дева с жезлом,
И женить меня хочет на вечере, сделав пророком.
7 января, 1975. (Из книги Дождь, Контуры)
***
Давится собственным сном
Ночи гортань дорогая.
Связаны чёрным узлом
Сонные мысли, врастая.
Не набрести на ответ,
Или не жду я ответа.
В сущности, прошлого нет,
И настоящего нету.
Есть только эта слеза,
Не объяснимая сущим,
И громыхает гроза,
Словно паромщик орущий.
Август, 1977. Вильнюс. (Из двойного Литовского цикла)
БРОДСКИСТАМ
уважаемые коллеги создатели афоризмов
ваша поэзия напоминает мне клизму
та же функция только с читательскими мозгами
а вот попробуйте-ка вы на себе её сами
запахи нафталина кокаина или касторки
как далеко вам до паунда или лорки
как далеко вам до гамсуна или блока
вы утопили истину в стакане сока
а до вина вины вам не хватает полной
над головой во тьме сомкнулись волны
Октябрь, 1981. (Из цикла стихов Начало-4)
КОНТУРЫ-1
Für Linda
Выгиб плеча нежнее
шеи лебедя.
Зелёные глаза
искрятся
двумя угольками.
И шорох мыслей
приподнимает завесу
над тем,
что внутри.
Май, 1981 (Из цикла Иллюстрациям)
Из цикла стихов Обвал:
ОСЕННИЙ ПЕЙЗАЖ
Тане Тиховодовой
Зеркала - дороги. Мачты, канаты - ветры.
До Бобруйска остались последние километры.
А в такси тепло; с Осиповичей tender trim.
Нити встречных фар; отраженья огней как плектры.
Островки полей. Еле видимых сёл конверты.
Хуторам в лесах, как лесам под небом пустым.
В котелке - смятенье, и сонная даль в пипетке.
На сиденье рядом корячится fremde Mädchen
И не чешет руки заядлый угар пера.
Победить себя - это словно повергнуть вепря.
Это рать осилить, от яда врагов ослепнув.
Это плети свист над бичуемым до утра.
И летят кварталы, остановки и пятна света,
и витрин открытки сквозь озеро серебра. Октябрь, 1982.