Григорий Минасянц
Лауреат литературной премии
«Лучший автор альманаха Литературная Канада-2015»
в номинации «Проза».
(Ванкувер)
Хлебные крошки
Как-то лёжа в кровати, болея,
Бутерброды жевал, не спеша.
И, естественно, после в постели
Крошки хлеба остались мешать.
Я подумал: «А, мелочь какая,
Ради них не охота вставать!»
И, усталый, глаза закрывая,
На бок лёг, чтоб немного поспать.
Но ворочался так я и этак,
Но покоя не смог я найти:
Около тысячи ёлочных веток
Ощущал я в ногах, у груди.
Всё кололи меня, постоянно
Раздражали. Какая-то жуть!
Крошек несколько тех окаянных
Мне не дали, однако, заснуть.
Эти крошки – грешки наши, мелочь,
Не достойны, чтоб их исправлять.
Могут жизнь чью-то горечью сделать,
Что не сможет ни бдеть, и не спать.
1 Декабря, 2015
На берегу одной реки
Стояло дерево ольхи.
Под её сению бывало
Ютилось живности немало.
На перепутии ветвей
Там примостился соловей.
Синицы гнёздышки свои
Из гибких прутиков свели.
Отряды местной мошкары
Частенько делали пиры.
Плясать любили комары
Гурьбой фокстрот вокруг коры.
Достопочтенная оса,
Страны той первая краса,
Сухим и чистым колобком
Устроила уютный дом.
В хоромах из тряпья и пуха
Вольготно проживала муха.
А на листе, что близ ствола,
Лежала гусеница А.
В руках всегда веретено,
Прядёт из шёлка волокно.
Глаза упорно смотрят вдаль,
А в сердце кроется печаль.
Заметив это, соловей
Её окликнул как-то: − Эй,
Скажи, пожалуйста, на милость,
Что за беда с тобой случилась?
Мохнатый подровняв жилет,
Сказала гусеница: − Нет,
Не от скорбей печаль моя,
И не от бед страдаю я.
Как соловей готов был слушать,
Открыла гусеница душу.
− Ты понимаешь, жизнь свою
Я на листе всю провожу.
А небо вижу сквозь решётки−
Тугих ветвей перегородки.
У вас у всех я вижу крылья,
Летать способность эскадрильей.
О… если вместе с вами мне бы
Парить в бескрайнем синем небе!
Услышав это, соловей
Разгоготался как Орфей.
И хризалиды А мечту
Он раструбил на всю ольху.
− Скорей, скорее все сюда!
Здесь глупость льётся как вода!
Мечтает гусеница Ять
Как мы по небу полетать!
Враз захихикали синички:
− Летают, чадо, только птички.
Ну а для гусениц как ты,
Бог приготовил лишь листы.
Тут, потирая лапки, муха
Ей прожужжала прямо в ухо:
− Для неба слишком ты стара
Тебе уже двадцать три дня!
Не отрываясь от веселья
И попивая своё зелье,
Смеялась дружно мошкара:
− Тебе на пенсию пора!
В тени спасаясь от жары,
Совет давали комары:
− Проснись, подруга, и не дремли
Смотри не в небо, а на землю!
Достопочтенная оса,
Свои потрясши телеса,
Завозмущалась: − Сукнодел,
Висеть и ползать твой удел!
Под мощным натиском толпы
Могли бы сгинуть все мечты.
Взмолилась гусеница А.
Кричала долго в небеса,
Поникнув с горя и тоски.
Но вдруг на дерево Ольхи,
На розовом закате дня,
Присела бабочка одна.
Красы небесной, неземной,
В одежде строгой, смоляной
И сшитой точно по фигуре.
Чешуйки крыльев все в ажуре.
И молвит тихо хризалиде:
− Не верь, что ты одна в обиде.
Но потерпи ещё два дня,
Сестричка, станешь, ты как я!
И в миг проснулася надежда.
Но голосистый наш невежда,
Кого зовут все соловьём,
Склевал ту бабочку живьём.
От скорби гусеница А.
Свернулась в кокон. – Вот те на, −
Все закричали в унисон
−Сработал ныне талион.
Но по прошествии двух дней
Тот кокон треснул. Из щелей,
На зависть иль на загляденье,
Родилось новое творенье.
Красы небесной, неземной,
В одежде строгой, смоляной
И сшитой точно по фигуре.
Чешуйки крыльев все в ажуре.
И оторвавшись от листа
Ввысь неба бабочка взмыла.
На свадьбу Али Турко,
лето 2011 года.