Ольга Костина
Китченер
Не дождетесь…
(Окончание. Начало в 6 - 7 номере)
Добираться до морга в пять утра пришлось пешком. Это немного отвлекло от страшных мыслей. Ноги шли сами по себе, куда-то сворачивали, где-то останавливались. Наконец, дошли до нужной двери. Рита позвонила и долго ждала, пока откроют дверь.
Пожилая женщина в зеленом хирургическом халате впустила её в длинный пустой коридор.
─ Это вы звонили насчёт мужчины?
─ Я.
─Идёмте, ─ и женщина пошла впереди Риты.
У одной из дверей она остановилась, внимательно посмотрела на Риту и по привычке спросила:
─ Выдержите?
─ Не знаю, ─ только и ответила Рита.
Они вошли в полутёмную холодную комнату, где на длинных столах лежали тела, покрытые простынями. Рита боялась сосредоточиться на очертаниях этих тел. Ей вдруг стало казаться, что это сон, и она должна обязательно проснуться и вылезти из этого страшного, мерзкого и ужасного сна. Но ничего не получалось. Тогда она стала медленно обводить глазами каждый стол.
─ Он ещё не здесь. Мы не успели уложить его на стол. Утром придут санитары, всё сделаем. Он там – в углу на полу, – дежурная показала на какой-то ворох сваленной в углу грязной одежды. – Только не знаю, кого там теперь можно узнать, ─ горестно вздохнув, добавила она.
Рита подошла и недоуменно уставилась в угол.
─ Что это? – тонким срывающимся голосом спросила она.
─ Это то, что осталось от человека после аварии.
Наверное, дежурная знала, что нужно говорить или не говорить в таких случаях. Откуда-то в её руках появился пузырек с нашатырем.
Рита подошла ближе и разглядела, наконец, что в углу лежит человек. Только в какой-то странной позе. Как будто из него вытащили позвоночник и в таком вот бесхребетном виде бросили в угол, как кучу тряпья. Всё было в грязи и крови. Ей страшно было даже притронуться к «этому». Руки и ноги были странно вывернуты, лица почти не было, будто по нему прошлись огромной железной тёркой. Но Рита знала, что это её Пётр, Петя. И страх сразу прошёл, потому что она сумела узнать в этом грязном и кровавом комке своего мужа. А такого она его не боялась.
Рита встала на колени, наклонилась и обняла руками безжизненную голову. Прижала её к себе и стала баюкать, как маленького ребёнка. Сейчас ей нужно было только жалеть его. Будто он был живым и нуждался в её любви и жалости.
Дежурная, стоявшая наготове с пузырьком, удовлетворенно сказала:
─ Ну, вот и молодец. Вот и умница. Хорошо, что узнала. Не безымянный, значит. Теперь и похоронишь по-человечески.
Она продолжала что-то говорить, чтобы не дать Рите возможности кричать, причитать или впасть в истерику. Но Рита молча баюкала своего мужа. Потом остановилась, застыла, осторожно положила, голову Петра на пол и встала с колен.
─ Немедленно вызывайте врачей, ─ тихо, сквозь зубы сказала она.
─ Тебе что – плохо?
─ Не мне. Ему, ─ Рита, не поворачиваясь, показала пальцем на Петра.
─ Ты что, девочка? Он же мёртвый. Ты поплачь лучше. Тебе легче станет, и в себя придёшь.
─ Он живой! Он живой, слышите вы! Вы живого положили к мёртвым и ждёте, когда он умрет! Вы – изверги!
У Риты стучали зубы. Слова с трудом выскакивали из сведенного судорогой рта.
─ Скорее, вызывайте врачей. Скорее, скорее, ─ Рита схватила женщину за руку и потащила её к двери.
─ Да что же ты творишь! Ты почему решила, что он живой? Его привезли уже мёртвым. Врачи его осматривали, ─ дежурная вырвала руку и решительным шагом направилась в угол, где лежал Пётр.
Она взяла его изувеченную кисть и стала нащупывать пульс. Но ничего не нашла. Она повернула голову к Рите:
─ Ну, вот. Никакого пульса. Знаешь, так бывает, когда не хочешь принять очевидное.
Она разогнулась и стала отходить. И в этот момент Пётр застонал.
Женщина остановилась, как вкопанная. Она боялась повернуться, чтобы снова взглянуть на «труп». А Рита стояла рядом и кивала головой, словно подтверждая собственные мысли дежурной.
─ Хорошо, что ты здесь. И что утро. А то бы я с ума сошла от страха, если бы он вот так застонал при мне. Да, впрочем, я бы и не услышала, не здесь сижу всю ночь. Это хорошо, дочка, что ты так рано пришла. Это хорошо.
Женщина ушла. А Рита села на пол возле мужа, положила его голову к себе на колени и стала гладить его слипшиеся от крови волосы. Она уже не баюкала его, боясь причинить боль искалеченному телу.
─ Не дождётесь, не дождётесь, ─ тихо шептала она.
* * *
Рита не выходила из больницы, оставаясь у постели Петра днем и ночью. Кто-то занимался её сыном. Кто-то сообщил об аварии родителям Петра и его братьям. Кто-то позвонил её матери. Мать приехала и взяла все заботы о дочери и внуке на себя. Приехали братья мужа, один из которых был ведущим хирургом в своем городе.
─ Мы всё тебе починим, брат. Не сомневайся. Руки-ноги новые сделаем. Всё восстановим, ─ говорил он безмолвно лежащему брату.
─ Вот только мозги я не ремонтирую. Не специалист. А всё остальное могу. Тут нейрохирург нужен самый лучший. Я вызову, у меня есть связи. Ты только не умирай, брат.
На Риту никто не обращал внимания, никто из родственников Петра с ней не разговаривал. Да ей и не нужно было их внимание. Она сидела возле его больничной кровати, держа в своих руках его руку, единственное, что было не изувечено. Кровать была специальная, вместо матраса чем-то пропитанная мягкая подстилка.
Авария произошла на трассе. Выехали-таки они с Иваном на большую дорогу. Захотелось скорости, а хмель совсем притупил чувство осторожности. И неслись без зажжённой фары на всех парах. Как всегда в таких случаях, совсем неожиданно откуда-то вынырнул самосвал. Иван, который сидел сзади, увидел его первым, успел сгруппироваться, соскочить и откатиться в кювет. Из-за этого мотоцикл развернуло, и Пётр уже никак не мог успеть увернуться от несущегося на него самосвала. Удар был сокрушительным. Петра сбросило с мотоцикла и много метров тащило по дорожному покрытию.
Когда приехала милиция и скорая помощь, и те и другие признаков жизни в разбитом и изувеченном теле не нашли. Поэтому дождались перевозку и отправили тело в морг.
Иван, сильно побитый и ободранный придорожными кустами и ветками, около часа отлёживался в кювете. Он слышал, как приехала милиция, потом скорая, как они о чём-то говорили. С трудом подполз он к дороге и в свете фар самосвала, метрах в тридцати от себя, увидел искорёженный мотоцикл. И ещё ближе – накрытое чем-то тело. Первым его желанием было позвать на помощь – он сильно повредил ногу. Но потом он подумал и решил, что лучше будет незаметно унести отсюда ноги.
К утру он добрался до дома.
Когда Рита в морге подняла шум, нашлись дежурные врачи, санитары, они быстро забрали Петра в реанимацию. Долго колдовали над его телом, пытались собрать то, что можно было собрать. Множественные переломы обеих ног и руки, разрывы внутренних органов, отсутствие кожного покрова на спине. Перелом основания черепа и гематомы. Все травмы должны были причинять ему неимоверную боль. Все травмы были несовместимы с жизнью. Но на удивление всех врачей он себя с жизнью совмещал.
Дышал, иногда стонал. Пытался открыть глаза. Через два дня после нескольких операций, его положили на специальную кровать, содранной спиной на специальную пропитку. Уцелевшая рука была безжизненной. Но Рита старалась не отпускать её надолго. И когда никого не было рядом, всё время разговаривала с мужем. Она не знала, слышит он её или нет. Но ей казалось, что если он её слышит, то, разговаривая, она как-то облегчит его страдания. Возьмёт его боль на себя. На себя.
─ Петенька, я тут, рядом. Ты знай, что я всегда рядом. Вот и за руку тебя держу, чтобы ты не ушёл, чтобы боль твою забрать.
─ Знаешь, твоя мама приехала, отец и братья все здесь. Они помогают здесь докторам. Особенно Николай. Они все за тебя горой. А Коля даже нейрохирурга из столицы вызвал. Завтра обещал приехать.
─ Любимый мой, ты держись, ты же сильный и всё можешь. Ты выдержишь и победишь эту беду. Я помогу тебе, я рядом всегда. Слышишь? Чувствуешь мою руку?
─ Если ты меня хоть иногда слышишь, ты пожми пальцами мою руку. Я буду знать, что ты здесь, со мной.
Ещё много всего говорила ему Рита, гладила руку, целовала её, с нежностью смотрела на то, что осталось от его тела. Она не понимала, откуда поднялась эта нежность. Сначала пришла жалость, потом страх потерять его, а дальше из глубины сердца появилась она – давно забытая и забитая нежность. И Рите было хорошо с ней. Потому что она позволяла ей любить своего мужа.
* * *
На следующий день приехал обещанный нейрохирург. Петра увезли из палаты на очередные рентгены и обследования. Его не было полдня. Рита уже трое суток была без сна, её охватило какое-то нервное возбуждение, глаза лихорадочно блестели. Она не знала, ела ли она что-то, пила ли. Ей это было совершенно безразлично. Говорить ни с кем ей не хотелось. Ей так же были безразличны и молчаливое осуждение родственников Петра, и дружеское сочувствие родных ей людей. Во второй половине дня Петра привезли назад в палату. Это означало, что операцию ему не делали. Через какое-то время зашёл приезжий доктор и голосом, в котором были сочувствие и сожаление, стал рассказывать Рите о том, что делать операцию невозможно. Больной её не перенесёт. У него слишком много других травм. А те, которые относятся к голове, и вовсе несовместимы с жизнью.
─ Но он же живой! Значит, можно и нужно что-то сделать.
─ Понимаете, он умирает. Если бы Вы его не вытащили из морга, то через пару часов он бы скончался. А Вы его вытащили. Зачем? Чтобы он мучился? Да, мы можем ему помочь – колоть сильные анаболики, морфий. Мы не знаем, чувствителен ли он к боли или находится в коме и ничего не чувствует. Вам остается только ждать.
─ Доктор, неужели Вы ничем ему не поможете?!
─ Я не Господь Бог. Извините.
Врач потоптался возле кровати, кивнул на прощанье головой и навсегда исчез из Ритиной жизни.
* * *
Ещё три дня и три ночи. Три дня надежд и три ночи отчаяния. При свете дня Рите казалось, что Пётр победит смерть. Ночью из темноты приходил страх и кривыми острыми зубами впивался в душу.
─ Не дождётесь, ─ шептала Рита сухими губами. – Не отдам я его. Не отдам.
На седьмой день утром, когда Рита сидела возле кровати, сжимая руку мужа, ей показалось, что его пальцы слегка дрогнули. Сердце её упало куда-то вниз, подскочило к горлу. Она рывком наклонилась к уху Петра и стала шептать:
─ Петя, ты слышишь меня? Если слышишь, пожми мне руку.
В ответ – ощутимое пожатие. Вот, наконец-то она может хоть как-то с ним пообщаться. ─ Петя, я буду тебя спрашивать, а ты мне отвечай рукой. Если «да», то руку сожмешь, если «нет», то не пожимай. Ты меня понял?
Он понял, потому что сразу ответил пожатием.
Рита лихорадочно стала задавать вопросы: что болит, где болит, как болит, что чувствует, видит ли, может ли двигать чем-то, кроме руки, понимает ли, кто с ним рядом. За полчаса Рита смогла узнать, что у мужа болит всё, кроме головы. Видит он всё в тумане. Знает, кто рядом, и всё слышит. Говорить пытается, но не может.
Потом Пётр устал и перестал реагировать на вопросы. Но Рита не отпускала его руки, боялась даже несколько минут оставить её без внимания. Ей казалось, что их соединённые руки удерживают тонкую нить жизни мужа. Ей нужно было позвать врача, рассказать, что Пётр был в сознании, но теперь её никто бы не оторвал от его руки. Она ждала.
Наконец зашёл врач. После эмоционального рассказа Риты доктор взял руку пациента, долго щупал его пульс, пожимал и пытался «поговорить» с помощью руки. Безрезультатно. Он внимательно посмотрел на Риту:
─ Вам необходимо отдохнуть. Вы не спали почти неделю. Ваш мозг не выдерживает. Я настаиваю, чтобы вы пошли домой и выспались.
─ Хорошо, доктор, ─ она поняла, что он ей не верит. Считает, что её разговор с мужем – результат воспаленного усталого мозга. Она хотела кивнуть в знак согласия, но голова сама качнулась из стороны в сторону. А это значило – нет.
Врач обреченно вздохнул и, безнадежно махнув рукой, вышел.
Перед заходом солнца Пётр открыл глаза и стал шептать какие-то беззвучные слова. Рита их не понимала. Наконец, она догадалась – он звал сына.
─ Сейчас, Петенька. Сейчас сбегаю, позвоню, его приведут. Как хорошо, что ты стал говорить.
Пётр снова что-то прошелестел губами. Потом снова и снова. Он твердил какое-то одно слово, а она никак не могла разобрать и понять его. Рита видела, каких усилий стоило ему произносить это слово. Но он с упорством продолжал шептать его. Пётр видел, что Рита не понимает его. Она пыталась произносить какие-то слова вместе с ним. И вдруг отчетливо услышала – ПРОСТИ!
Он увидел, что она поняла. Поняла и молчала, поражённая. Он пожал её руку. И это пожатие было сильнее всех его объятий при жизни и нежнее, чем все его ласки.
─ Я тебя давно простила, Петенька! Ты только живи, не сдавайся. Хочешь, я спою тебе нашу первую песню. Помнишь – Тбилисо? Ты играл и пел, а я подпевала тебе.
Рита тихонько запела их общую песню. Пелось ей легко и свободно. Она знала, что муж сейчас подпевает ей и даже играет на своем любимом баяне. Она понимала, как близки они в эту минуту и была даже счастлива, что такая минута настала в их жизни.
Привели сына. Он стоял у кровати и тихо плакал. Его отец, такой сильный, такой грозный, был сейчас самым беспомощным человеком на земле. Такого папу нельзя было бояться, и невозможно было ненавидеть.
Пётр долго смотрел на сына. Это единственное, что он мог сейчас. Потом перевел взгляд на Риту. Снова на сына.
─ Береги…
Это последнее слово отняло у него все силы. И Рита поняла, что муж сдался. Больше он не откликался на её слова, не пожимал её руки и не открывал глаз. Он уходил.
* * *
Утром пришли родственники, стали плакать, рыдать, кто-то – кричать на Риту. А она сидела безучастная, молчаливая и удивительно спокойная. Она взяла сына за руку и отправилась домой. Рита была нужна живому Петру, о мертвом позаботятся братья.
Хоронить сына родители решили на своей родине. Для этого нужно было проехать 400 километров. Рите права голоса не давали. Все родственники мужа дружно ополчились на неё. Она физически чувствовала их ненависть.
─ Лучше бы ты умерла, ─ прошипел ей старший брат мужа.
─ Конечно, ─ она была не против.
Похороны растянулись на трое долгих мучительных суток. Сутки в больнице и морге, сутки в дороге. Сутки – прощание в родительском доме.
Братья Петра не разрешали ей отходить от гроба. Когда она обессиленная склоняла голову, один из них обязательно шпынял её в бок и говорил:
─ Не спи, проспала уже мужа!
Рита теряла сознание. её относили в дом, растирали ей виски, давали нюхать какую-то гадость. Когда она приходила в себя, её снова отводили к гробу. Ей казалось, что это никогда не кончится – запах разлагающегося тела, жужжание мух, злобные слова. И ненависть, ненависть. Казалось, что она даже заслонила горе этих людей.
Светлыми пятнами в этом кошмаре были сын и сестра, которая привезла Алёшку, чтобы он мог проститься с отцом. Они старались быть рядом, поддерживать и жалеть её. Сестра огрызалась на братьев, стыдила их. Но они не реагировали на слова, только отмахивались.
Похоронили Петра по всем правилам, но когда после всех прощалась с мужем Рита, один из братьев громко сказал:
─ Надо бы и её туда живьем положить, незачем ей оставаться на земле без мужа.
Все это услышали, кто-то зашушукался, кто-то покивал головой, кто-то жалобно заплакал.
На поминках травля продолжалась. Браться и отец мрачно напивались и наливались неизрасходованной ненавистью. Наверное, они так горевали. Им нужен был кто-то виновный в смерти брата. Они стали громко кричать, материться. Рита сидела, молчала, слушала их выкрики в свой адрес. Она раздражала их просто фактом своего существования, просто тем, что сидела вот так и слушала. Однажды она не выдержала и тихо спросила:
─ Зачем же вы ему мотоцикл купили? Не я ему такой дорогой сердцу подарок сделала…
Что тут поднялось!
─ Ты как смеешь родителей в чем-то обвинять?!
─ Ты вообще свой рот закрой и не высовывайся!
─ Мы тебя сейчас отметелим, как хотим, и скажем, что так и было!
Столько «хороших» слов о себе выслушала Рита. И решила, что уж лучше молчать, как молчала она всю свою жизнь с Петром.
Утром все пошли на кладбище поминать покойного. А когда вернулись, сестра Риты взяла её за руку и при всех сказала:
─ А сейчас, дорогие родственники, попрощайтесь со своей невесткой, через полчаса мы уезжаем.
Рита удивленно посмотрела на сестру.
─ Я не могу. Нужно ещё на девять дней остаться.
─ Навсегда ты тут останешься, в земле. Тут и закопают, не сомневайся.
─ Но как же …
─ Очень даже сможешь. Билеты куплены, автобус ждёт. Довезёт до аэропорта, там полетим самолетом.
Братья пошумели, покричали, мать заплакала горько, отец нашёл заковыристый матюг. Этим и проводили.
* * *
В автобусе все трое молчали. Сестра искоса поглядывала на Риту, на черные круги, залегшие под глазами, на чёрный платок на её голове. Рита спала, прислонившись головой к стеклу. И во сне плакала. Сестра не будила её, и радовалась этим слезам. Потому что за всё время этого свалившегося на неё горя Рита не проронила ни слезинки.
─ Может, разбудить её, ─ тихонько спросил Алёша.
─ Нет. Пусть плачет. Это хорошо.
─ А разве может быть хорошо, если человек плачет?
─ Ещё как может!
─ Когда я плачу, мне плохо, ─ вздохнув, констатировал племянник.
─ Даже когда ты плачешь, это хорошо. Поплакал – и боль прошла.
─ Ну ладно, пусть плачет, ─ разрешил Алёшка.
Аэропорт их встретил туманом. Вылеты откладывались. Они втроем слонялись по полупустому аэровокзалу, говорили о погоде, о том, что Алёшку пора бы уж покормить. Ели в буфете аэропортовские пирожки, запивая их чаем.
Все трое, не договариваясь, не говорили о похоронах. Как будто боялись спугнуть посветлевшую, пусть и туманную, полосу жизни.
В родной город прилетели в три часа утра. Вышли налегке. Постояли немного в привокзальном сквере. Город спал. Даже такси не было на стоянке. И решили идти пешком. Это лучше, чем сидеть и ждать рассвета. Они шли и о чем-то болтали. Именно болтали. О ночи, о том, что идти так далеко, что ноги сотрешь до самой, что ни на есть. Стало светать. Алёшка, несмотря на усталость, умудрялся ещё бегать вокруг матери и тётки, рассказывая им о чём-то своем, мальчишеском.
─ Знаешь, мама, ─ он интуитивно пытался отвлечь её от грустных мыслей. – Мы с пацанами тут заспорили: они говорят, что тараканы – это насекомые. А я говорю – что пернатые.
─ Алёшка, ты что! Какие же это пернатые. Пернатые – это птицы, ─ возразили тётка.
─ Ага! А почему же они яйца откладывают, и крылья у них есть…
Сестра прыснула, отвернулась, потом громко рассмеялась. За ней стал смеяться Алёшка, припрыгивая на одной ноге. И вдруг засмеялась Рита. Они остановились и долго хохотали, глядя друг на друга.
─ Как стыдно! – сказала Рита. – Мы же с похорон едем.
─ Не едем, а идём, ─ возразил сын.
─ И не стыдно вовсе, ─ поддержала племянника сестра.
─ А ты что, хочешь всю оставшуюся жизнь провести, посыпая голову пеплом? Они бы тебя там точно уморили, заказнили и рядом с Петей уложили. Хорошо, что я тебя оттуда вытащила, точно бы живой не ушла, ─ сестру всё-таки прорвало.
─ Хорошо, ─ согласилась Рита.
Они шли по своему городу в свой дом, где было тепло, уютно, где ждала мама. Рита знала, что теперь в её жизни больше никогда не будет побоев, унижений и ругани. Она больше никогда не разрешит унижать себя никому. Никому!
─ Не дождётесь! – тихонько сказала она кому-то.
Солнце уже выкатилось и начало согревать мир.
─ Давайте постоим перед домом, ─ предложила сестра.
Они остановились, придирчиво осмотрели друг друга. Удивительно, но после бессонных ночей и долгого путешествия из аэропорта они выглядели бодрыми и даже румяными. Вот только был какой-то диссонанс в облике Риты.
Сестра протянула руку и медленным, осторожным движением сняла с головы Риты чёрный платок.