Марина Эшли
(Аврора)
Из цикла «Бабушкины истории»
Дурак
– Не бойся, Сирко добрый, – девушка в драном тулупчике присела, обняла лающую собаку: – Тихо, Сирко, тихо.
Собака завиляла хвостом, заскулила и лизнула девушку в щеку. Дурак успокоился, перестал дрожать. Девушка взяла его руку и провела по собачьей спине.
– Сирко хороший. Вот видишь, ты ему понравился. Просто он дом сторожит, на чужих лает.
Старуха вышла на крыльцо в поисках сына и остановилась, наблюдая эту сцену.
Дурак улыбнулся радостно.
– Иии-ва, – попытался сказать.
– Иван? Тебя Иваном зовут?
Дурак закивал.
– Ииииванка.
– Чей же ты? – оглянулась девушка. – Кирилловский? В гости приехал?
Старуха выскочила на улицу и увела своего дурня.
Вечером она расспросила родственников о девушке. Сирота из погорельцев. Соседи из милости взяли. Добрая душа, но уж очень простая, а ей-то лучше бы похитрее быть.
Старуха сильно сдала после смерти старика – крепкий был мужик, а сгорел за неделю. Старуха начала бояться: вдруг и она внезапно помрет? Что будет с Иванкой? Дитя их младшее – хворое и слабое. И дурное. Дурак. Безобидный, никому кроме родителей не нужный дурень. Старшие сыновья дюже к своим женам прислушиваются. А невестки быстро дурака со свету сживут, не дай Бог, с ней, с матерью, чего случится. Уж очень немощной и слабой она себе стала казаться после похорон. А ведь надеялась, что Бог приберет сначала Иванку.
– Марфутка, тебя сосватали, – сообщил хозяин.
Девушка удивленно смотрела на старуху. Без приданого? А хорошие ли люди? А... каков жених?
– Ничего, – сказала старуха после венчания, – ты к Ивану по-доброму – я тебя отблагодарю. Кто б тебя еще взял? А кабы взял – бил бы да попрекал куском хлеба. Собирайся в Кирилловку.
– Я могу Сирка забрать? Он хороший, дом сторожит, – вскинула глаза Марфутка.
– Нам его не надо.
Приехали. Понабежали бабы смотреть на «молодую» и засмеяли. Совсем старуха из ума выжила, такую видную девку дурню взяла. Внуков захотелось, не иначе. С нашими парнями да при такой красе это быстро сладится.
Старуха от насмешливых слов побелела и на Марфутку испуганно посмотрела. Правда, хороша девка, загуляет. А эти бездельники на богатство позарятся, от старухи много чего останется. Ох, зря она это все затеяла. Кто ж это ее так попутал? Польстилась на доброту, не заметила красоту. Красота до добра не доведет. Иванке ж не баба нужна, нянька ему нужна после материной смерти.
Однако Марфутка моет, готовит, Иванку развлекает. Ходит за ним, как за малым дитем. С ним много терпения требуется. Он парень ласковый, незлобный, но тяготится своею немощью. Бывает, на родных своих сердится. Когда его не понимают, он и кулаком заедет. Не по злобе, сам потом кается. Такому, конечно, все прощаешь, но обидно.
Кирилловцы его не дразнили особо. Привыкли. И старуху боялись. А Марфутке поначалу досталось. Все пытались выяснить, хорошо ли Иванка в постели кувыркается, а то, может, дурак-дураком, а машинка работает. Ну и парни проходу не давали, предлагали развеять ее скуку. Старуха вступилась, все языки и прикусили. И держаться стали на расстоянии, как с самой старухой.
Вроде ничего жизнь. Сытная, и не гоняет никто. Старуха смурная, придирчивая, но обворчит и успокоится. Иванку жалко, народился же такой на Божий свет. Хорошо, что у богатых да любящих родителей, живет себе, радуется. Ей заместо ребенка. А у нее другого не будет, и не мечтай. И не засматривайся на округлившийся живот соседки. Про то, какие слова парни девкам нашептывают, Марфутке не думалось, соседке завидовала больше.
В начале лета приехал к старухе гость. Молодой, веселый. Племянник, то ли двоюродный, то ли внучатый.
– Невестка? – удивился он. – Погоди. Чья? У тебя ж все сыновья с женами. Померла, что ли, которая?
Иванка ему обрадовался: Василь большой, сильный, а с ним играет. И смеется славно. Когда Марфутка привела мужа с улицы обедать, Иванка улыбался гостю уже от дверей: узнал.
Василь чуть ложку не выронил:
– А зачем Ивану жена?
Сидел и поглядывал хмуро, как Марфутка Иванку кормила.
Слышала, как гость лаялся со старухой:
– Ты пошто, тетка, жизнь чужую ломаешь? Ну, взяла бы ее работницей.
– Мне работница не нужна, – отрезала старуха, – мне родного человека надобно. А ты делай свои дела и поезжай домой, не вмешивайся!
Дел, видимо, было много: Василь застрял в Кирилловке. И не подходил, и не заговаривал, занятый был. Только смотрел иногда таким взглядом... Цыгане так смотрят. Будто мельком, а внутри все обожжет.
Иванка к нему по старой привычке ткнулся пару раз и отошел. Плакался потом: «За что Вася меня не любит?» «Ничего, – успокоила его по-своему старуха, – нам не надо».
Василь подошел вечером, никто не видел:
– Марфонька, замучился совсем. Скажи хоть слово.
Марфутка вскрикнула, глянула дико и убежала.
– Не бойся ты меня, – встретил ее на следующий день, – или бойся. Я сам не знаю. Что мне делать?
– Уезжай, – прошептала.
Он на нее посмотрел своим жгучим цыганским взглядом. Она растерялась. Как же она жить будет, если Вася уедет. Пошла понуро.
Старухе не спалось. Разговор там, что ли? Она вышла на двор и прислушалась.
– Марфонька, солнышко мое, звездочка. Поехали со мной.
Марфутка молчала.
– Уедем, где нас никто не знает, – горячо звал Василь, – жизнь новую начнем.
– Грех так делать, Вася, – ответила Марфутка.
У старухи даже дыхание перехватило. Дождалась. Да еще от кого? От своего, от Василя.
– Да какой же это грех? Лучше в таком грехе да в любви, чем так, как... – он слов подобрать не мог.
– Я венчанная жена, – еле слышно сказала Марфутка.
– Жена? Ты? Иванке?!
– Венчанная, – тихим ветром прошелестело. – Видно, судьба у меня такая. Прости меня.
– А не было бы его, пошла бы за меня?
– Да.
– Убью дурака!
Старуха и ахнуть не успела – Марфутка заголосила, бросилась Василю в ноги:
– Не надо, Васечка! Не бери грех на душу! Христом Богом молю, не губи его невинную душеньку из-за меня, окаянной.
Она еще всхлипывала, а он пошел в дом. Вернулся. Оседлал лошадь и ускакал. Ночью. Не прощаясь.
Утром Марфутка ходила бледная и заплаканная, но работу делала по дому исправно, даже слишком исправно. Вздрагивала только от звуков за окном.
Василь больше не приезжал.
Бабы сначала ее донимали, не появится ли у Иванки сынок, после такого-то гостя. Марфутка удивлялась им про себя: «Сынок, как же. Им бы все об одном судачить. Если б жизнь человеческая была такой простою. Гости да сынки». Потом бабы начали пересказывать ей новости. Василь загулял. Василь запил. Василю невесту посватали. Свадьба сорвалась. Опять загулял. О, теперь добрая невеста, приданого горы, сам не захочет – отец насильно женит. Кто ж от такого отказывается? Тем более что красавица.
Марфутка пришла домой, села за стол, положила голову на руки.
– Ты что? – спросила старуха.
– Ничего, – однако не выдержала: – Зачем они меня мучают? Я не хочу ничего знать! Я НЕ ХОЧУ НИЧЕГО ЗНАТЬ!
Старуха потащила ее на улицу. Подвела к бабам. Плюнула одной в лицо. Той, что усмехалась. Бабы замерли, а Марфутка охнула:
– Не надо так, мама. Пусть себе говорят, Бог с ними.
Один раз она выходила за околицу и смотрела на дорогу,
закусив зубами платок. Всего один разочек. Осень выдалась тяжелая. К зиме сильно заболели и старуха, и Иванка. Марфутка и имя такое забыла «Вася», ей не до того было. Два тяжелых больных тела, две заботы. Старуха, очнувшись, спрашивала про сына. Старуха выкарабкалась, Иванка помер под самое Рождество. Аккурат на свой день рождения. В последнюю неделю перед смертью он сильно изменился. Взгляд стал умный и сосредоточенный, какой-то светлый и даже радостный. Но он молчал, видел Марфутку и молчал. И пить не просил. Где-то был он уже не здесь. Ей бы тоже хотелось там оказаться. Взгляд его говорил, что там лучше. Такой же радостный Иванка лежал и в гробу. Старуха цеплялась за тело и не хотела, чтоб уносили.
– Как же Иванка Рождество любил, – сказала она вечером.
«Я тоже раньше любила», – Марфутка пыталась отыскать внутри искорку, а находила только безысходную тоску.
Обняла старуху:
– Конечно, любил. Он такое дитя был. Самый его праздник. Может, потому его Господь и забрал к себе в Рождество.
Обе заплакали.
– Что мы теперь делать будем? – спросила старуха. – Как жить? Как я буду жить без своего дитятки?
– Уйдем, мама, в монастырь? – отозвалась Марфутка.
Старуха кивнула и закачалась в беззвучном плаче:
– Иванка такой добрый, беззащитный. Ангел просто. Все говорили, лучше б он умер, зачем мучается, а мы со стариком решили – грех так и думать, это и есть нам ангел, от Бога данный. Иванка. Больше всех моих детей любила. Ласковый какой. Он все понимал, только сказать не всегда мог. Сыночек мой.
– Вот как хорошо, – утешала ее Марфутка, – такая у вас радость в жизни была. Сыночек. Не у всякого случается.
Старуха с утра собралась и уехала, не сказав ни слова. Марфутка боялась ее отпускать, слабую после болезни и
похорон. Однако расспрашивать и останавливать больше
боялась: такое горе. Сама знает, что ей сейчас лучше, то и делает.
– Ведьма пожаловала, – встретил старуху Василь.
– Пьяный? – презрительно сощурилась она.
– Тверезый, как стеклышко. Да тебе-то какая разница?
– Иванка помер.
Она видела, как у него сначала лицо согрелось состраданием, потом исказилось гримасой боли.
– Женился? – поинтересовалась.
– После Крещения собираемся. Уже все готово, – хмуро ответил.
Подскочил:
– Сбегу. И ее увезу.
– Все бы тебе сбегать. Сиди уже. Пойду с отцом говорить.
Василь покачал головой с сомнением.
– Ничего, – хмыкнула старуха, – твой до денег жадный. С таким приданым, какое Марфутке дам, договоримся.
– К тебе тут посватались, – вошла в дом и сразу же сообщила старуха.
Марфутка решила, что от горя старуха помутилась разумом.
– Вон, не выдержал, примчался, за дверью стоит. Заходи уже.
Василь смущенно мял шапку.
– Мама, вы куда собираетесь? – испуганно спросила Марфутка.
– Тут все твое. А я – в монастырь.
– Мама, как же я без вас? Останьтесь.
Марфутка дернула Василя:
– И ты проси.
Он бухнулся на колени.
– Ладно, – сказала старуха, – дождусь внука, а там – посмотрим.