Эдмунд Йодковский
(Москва)
Забытые имена
Дела идут, контора пишет,
в конторе девушка сидит.
Она не видит и не слышит,
как за окном весна гудит.
Еще вчера на всех заборах
скворцы налаживали связь,
а возле здания конторы
большая лужа разлилась.
Хотелось девушке беспечно
пускать кораблики по ней,
а из инструкций бесконечных
бумажных делать голубей,
умчать туда, где ветер крепкий,
земля гола до черноты...
Но кто-то канцелярской скрепкой
А утром дали ей взысканье
за то, что допускает лень
и не явилась на собранье
в Международный Женский День.
Когда приказ подшили в дело,
хотелось от тоски кричать...
На бланке неба
солнце тлело,
как чья-то круглая печать.
Опять в окне чернеют крыши,
на крышах тает мокрый лед...
Дела идут, контора пишет,
кассирша деньги выдает.
***
Наверно, это все-таки безумие —
так полюбить тебя, как я люблю
глаза твои — воистину бездумные,
и гордое презрение к рублю,
и залихватские оттенки голоса,
и полное отсутствие тоски,
и то, как ты причесываешь волосы,
и то, как ты выходишь из такси.
Над ресторанной суетой крикливою
возносишь ты спокойно и легко
лицо — нечеловечески красивое,
нечеловечески красивое лицо...
Рассказываешь всякие истории —
студенческий,
обычный,
милый вздор.
Но вот официантка из «Астории»,
смутившись вся,
вступила в разговор.
В ней не было застенчивости рабьей,
и слезы не горели на щеке,
но вы разговорились — так по-бабьи,
на женском откровенном языке...
Ты жадно слушала ее признания:
«Да что мне делать тут?
Вернусь в село».
О женщины,
вы — жены по призванию,
и это в вас прекраснее всего.
***
Есть на свете Страна Светландия,
территория — восемь метров.
Что там Бельгия, что Голландия
рядом с этой страною светлой?
На столе — мои книги, и только,
а на стенках — твои наброски,
и в пролив меж тахтой и столиком
я вхожу, как корабль громоздкий.
Ты ж влетаешь сюда, как храбрая,
как нетающая снежинка...
Здесь работает, словно фабрика,
моя пишущая машинка.
Не уснешь тут от стука, от скрежета,
но зато среди ночи синей
сочиняю я строки грешные
о тебе, о такой красивой.
Здесь уверен в своем таланте я,
словно в ветре попутном — снасти,
и выходят окна Светландии
к Солнцу, к миру
и просто — к счастью.
***
На третьем году супружества,
четвертом — с момента встречи,
осточертели до ужаса
слезы,
угрозы,
речи.
На третьем году супружества
я, именуемый мужем,
не нахожу в себе мужества
лелеять одну и ту же.
Хочу любить, а не тужиться,
и тянет пропиться до нитки
на третьем году супружества,
тридцатом месяце пытки.